Русская Церковь в период эпидемий: исторический очерк

В статье преподавателя кафедры церковной истории МДА и клирика храма Иверской иконы Божией Матери в Очаково-Матвеевском г. Москвы иерея Ильи Письменюка рассказывается об эпидемиях, происходивших в России, а также связанных с ними карантинных мерах, распространявших свое действие на Русскую Православную Церковь.

В связи с распространением в 2020 г. коронавирусной инфекции Священноначалием Русской Православной Церкви был введен ряд мер по противодействию угрозе заражения населения, а также озвучен призыв Святейшего Патриарха к верующим временно воздержаться от посещения храмов. Данные меры могут показаться новыми для современного человека из развитой страны, привыкшего к тому, что большинство заразных болезней находится под контролем системы здравоохранения. Однако для наших предков на Руси и в Российской империи эпидемии были достаточно регулярной и по-настоящему страшной напастью, что постепенно привело к развитию как эпидемиологической науки, так и карантинных мер, многие из которых, пусть и в несколько изменившейся форме, остаются актуальными по сей день. Меры эти не могли обойти и порядок церковной жизни, сопряженной с присутствием в пространстве храма большого числа людей, а также личного взаимодействия, производящегося между пастырем и духовным чадом. В данной статье, которая является лишь кратким очерком по истории вопроса, мы попробуем обратить внимание на конкретные события прошлого, когда церковное и гражданское руководства совместно пытались остановить распространение опасных заболеваний.

Допетровская Русь

В допетровский период медицина и, тем более, эпидемиологические представления на Руси были развиты достаточно слабо. Основной формой врачевания в народной среде было знахарство, врачи-иноземцы появились только при царских дворах. Наиболее опасные заболевания, такие как чума, достаточно долго воспринимались населением не в качестве заразной инфекции, а «в виде небесной кары за грехи народа»[1]. Доходило до того, что в летописных описаниях эпидемий, которые, стоит отметить, делались с поразительной скрупулезностью, можно встретить отношение к лечению, как к попытке противодействия Божьей воле[2]. В свою очередь, последнее приводило к тому, что христианские Таинства и обряды воспринимаемы были не столько как лечение души, а в качестве основной или даже единственной формы телесного врачевания. Здесь стоит обратить внимание на то, что для христианской традиции прошлого и современности вполне естественным и правильным является духовное восприятие болезни и связи между душой и телом человека. Однако последнее не отменяет необходимости лечения, с вверением себя милости Божией, а также обнаружения естественных причин заболеваний и их заразности. Потому и наши предки не могли игнорировать те факты, с которыми им приходилось сталкиваться и, в первую очередь, заразительностью болезни от человека к человеку, от деревни к деревне и т.п. В свою очередь, это укрепило мнение об инфекционном характере многих заболеваний и положило начало карантинным мерам, которые в XV-XVI вв. всё с большей последовательностью начинают вводиться в общественную жизнь[3].

Упоминания о профилактике заболеваний на Руси можно найти и ранее упомянутых выше веков. Например, в летописном описании чумы 1092 г. говорится, что «не смеяху (людие) вылазити из хоромов». Подобное указывается в летописи и во время чумы 1128 г. в Новгороде[4]. В XV в. при распространении чумы появляется первая мера, косвенно коснувшаяся Церкви, а именно – запрет на похороны умершего от болезни на церковных кладбищах в ограде города[5]. Мера эта вызвала противодействие населения, т.к. «в глазах православного человека того времени быть похороненным вне церковного кладбища означало невозможность попадания в действительно лучший мир после смерти»[6]. Близкие почившего всеми силами старались обойти данный запрет вплоть до укрывательства факта болезни. Еще одним способом пресечения распространения заразы в XV в. стало выставление застав на дорогах, не дававших болеющим людям пересекать установленные карантинные границы[7].

В XVI столетии карантинные меры стали включать в себя запрет выходить из дома, в котором во время эпидемии находился больной человек. Это имело и обратную сторону – именно в XVI в. появляются упоминания о запрете священнослужителям во время «мора» приходить к больному человеку[8]. Первое упоминание об этом воспрещении находится в переписке псковского дьяка Мунехина и старца Филофея из Елиазарова монастыря, датируемой между 1510 и 1519 гг. В частности, старец пишет дьяку: «…Вы ныне пути заграждаете, домы печатлеете, попом запрещаете к болящим приходити, мертвых телеса далеко от града измещете»[9].

Во время новгородской чумы 1572 г. и вовсе был сделан жесточайший запрет, согласно которому священник, нарушивший воспрещение исповедовать больных людей, должен был в наказание быть сожжен (!): «…Месяца октября 29, в понедельник, в Новегороде которые люди есть на них знамя смертоносное, у церквей погребати не велели, и велели их из Новагорода выносити вон за город (…) в которой улице человек умрет знаменем и те дворы запирали и людьми и кормили тех людей улицею, и отцом духовным покаивати тех людей знаменных не велели, а учнет который священник тех людей каяти, бояр не доложа, ино тех священников велели жещи с теми же людми з больными»[10]. Понятное дело, что данная страшная мера, принятая православными новгородцами, была все-таки следствием отчаяния, хотя и нравы населения того времени часто оставляли желать лучшего. С другой стороны, сожжение нарушившего карантин или пытавшегося незаконно пересечь карантинную заставу человека и раньше уже применялось в качестве карательной меры в истории борьбы с эпидемиями. Летописное свидетельство лишь говорит о том, что по какой-то причине в Новгороде эта мера распространилась на священников.

В принципе уже в XV-XVI вв. возможно обнаружить двоякое отношение к эпидемиям. С одной стороны, «строгость взыскания за карантинное нарушение не остановилась даже перед Чашей с Дарами», с другой – традиционный уклад жизни нередко приводил к тому, что во время эпидемий «беспрепятственно дозволялось обобщаться для крестных ходов, молебствий и других церковных служб, вследствие чего зараза распространялась с усиленною быстротой»[11]. Духовные причины заболеваний также градировались по двум противоположным позициям: «кара Божия за грехи» или сглаз, волшебство и иные действия злой силы.

Перелом во взглядах на происхождение «мора» произошел примерно в середине XVII века, после страшной чумы в Москве в 1654-1655 гг. Количество жертв во время этой эпидемии было столь велико, что не оставалось людей для содержания специальных караулов, не позволявших распространяться заразе за пределы города. Сведения насчет того, как обстояли дела с церквами во время данной чумы, достаточно скупы, но печальны: «За смертью священников почти все церкви стояли без службы и люди умирали без причащения»[12]. Лишь после окончания этой напасти противоэпидемические мероприятия в Русском государстве стали получать системное развитие[13].

Чума в Москве 1770-1772 гг.

Появление отечественной эпидемиологической науки было связано с одной из самых страшных вспышек чумы в истории России, произошедшей в 1770-1772 гг. Чума в страну проникла в 1769 г. из Турции, с которой в те времена шла очередная война. Несмотря на известие о приближении к городу заболевания, московская администрация и медицинские чиновники проявили халатность, из-за которой «время для проведения противоэпидемических мероприятий было безвозвратно упущено, и эпидемия стала приобретать небывалые масштабы»[14].

Когда в 1771 г. болезнь уже вовсю распространилась в Москве, Государственный совет по личному указу Екатерины II составил перечень предупредительных мер для предотвращения проникновения болезни в Петербург и в другие города империи. Отдельный пункт касался Церкви: «Московскому архиерею вменялось в обязанность поручить чтение по церквам составленных Синодом молитв, а также манифеста о прилипчивой болезни и приложенные от Сената пункты, какие брать осторожности». Чтению молитв Государственный совет, однако, придавал не столько религиозное, сколько санитарно-просветительское значение: «Дабы народ через то наивяще остерегался от опасности». Такое же распоряжение было отдано по Владимирской, Переславской, Тверской и Крутицкой епархиям[15].

В самой Москве, тем временем, в целом ряде монастырей (Николо-Угрешском, Симоновом и Даниловом) были устроены чумные больницы. Московский архиепископ Амвросий предпринял целый ряд мер против распространения заразы: «Архиепископ Амвросий приказал священникам, при исповеди и причащении, совершать эти таинства через двери или окна, не прикасаясь к больным; при крещении детей, не брать их в руки; умерших от чумы не отпевать, а прямо отправлять на кладбище»[16]. К сожалению, несмотря на все прилагаемые меры, «народ продолжал однако не верить опасности и, согласно с прежним мнением некоторых врачей, считал болезнь не заразительной»[17]. Еще больше чернь взбунтовалась после того, как и Церковь вслед за городскими властями приняла карантинные меры. Как это часто бывает в дни бедствий, в народе явились различные «пророки», которые своими проповедями усиливали панические настроения и страх суеверной толпы[18].

Один фабричный рабочий стал рассказывать народу о якобы произошедшем ему явлении Богородицы, поведавшей о том, что трехмесячный мор является наказанием за непочитание Боголюбского образа Пресвятой Девы, висевшего у Варварских ворот. После этого огромная толпа народа стала собираться у иконы и совершать там молебные пения, что способствовало распространению инфекции[19]. После молебнов народ делал щедрые пожертвования для Богородицы. Понимая, что этот духовный соблазн только усугубит санитарную обстановку, владыка Амвросий «хотел было приказать перенести образ в ближайшую церковь Киръ-Иоанна, но не решившись на это, ограничился распоряжением взять собранные деньги и употребить их на богоугодное дело»[20].

Когда 15 сентября стража с чиновниками приблизилась к иконе Богородице, ударил набат, и подговоренная злыми людьми толпа начала бунт. Первой целью бунтовщиков стал сам архиепископ Амвросий. В первый день мятежники разграбили Чудов монастырь, причем не остановились и подвергли поруганию церкви и алтари, но владыка успел укрыться в Донском монастыре. На следующий день пьяная толпа ворвалась и в этот монастырь, где убила несчастного архиерея, после чего бросилась разбивать карантинные ограждения и отлавливать ненавистных ей врачей[21]. Только решительные действия, принятые в ближайшие дни П.Д. Еропкиным, имевшим попечение о городе во время чумного заражения, позволили подавить «чумной бунт».

Упомянутые выше печальный события ясно продемонстрировали государственной власти, что требуется активнее привлекать Церковь для воздействия на умы и образ жизни простых москвичей. В конце сентября 1771 г. П.Д. Еропкин приказал напечатать 200 экземпляров составленных докторами наставлений по борьбе с чумой для раздачи их среди прихожан, т.к. «простой народ больше других послушен священникам, что и весьма есть похвально». Кроме того, Синод постановил духовенству зачитывать наставления против «моровой язвы» перед началом Божественной литургии. Со следующего месяца данные наставления стали читаться во всех храмах и монастырях города дважды в день: перед Литургией и после[22].

Особую роль в итоговой победе над чумой в Москве сыграл лекарь Д.С. Самойлович, который, несмотря на молодой возраст (27 лет), проявил исключительные способности: «Д.С. Самойлович был убежден, что в основе успеха ликвидации эпидемии лежит строгая изоляция от здоровых людей больных и умирающих, а также тех, кто имел какой-либо контакт с заболевшими»[23].

Чума в Тифлисе 1811 г.

В 1811 г. чума появилась в Тифлисе, куда, скорее всего, была занесена возвращавшимися из-под Ахалциха солдатами. На Кавказе при появлении опасных заболеваний традиционным было оставление городов и уход в окрестные местности или на возвышенности, что и было сделано приблизительно 10 тысячами человек. Практически все общественные заведения города были закрыты, а церкви превращены в склады для домашнего имущества и товаров ушедших из города людей.

В октябре того же года по случаю приближения зимы и экономического упадка необходимо было разрешить жителям города вернуться в свои дома. Для этого главнокомандующий в Грузии, маркиз Филипп Осипович Паулуччи, 12 октября предписал принять ряд карантинных мер, среди которых был и временный запрет собираться в церквах: «Все сборища в церквах и в банях должны быть запрещены на время, нужное для очищения города»[24].

Упомянутые ограничения были сняты только почти два месяца спустя. 3 декабря Комитетом о сохранении здоровья жителей было решено открыть те храмы, в которых не осталось никакого товара. Тем не менее, даже в открытых церквах сохранялись меры предосторожности: не тесниться, стоять на расстоянии друг от друга, применять дезинфицирующие средства. Приведем дословно сделанное распоряжение: «…Церкви, в коих нет никакого товара, отпереть для богослужения и во время онаго собираться там народу без бурок и не позволять тесниться, а должны один от другаго стоять поотдаль, при чем староста церковный должен всякое денежное подаяние получать чрез уксус»[25].

Чума в Одессе 1812 г.

В следующим году чума пришла в Одессу. Градоначальником в городе в то время был герцог Арман Эммануэль дю Плесси Ришелье – француз на службе Российской короны. При распространении болезни Ришелье создал специальный Комитет, в который вошли как члены администрации, так и представители граждан, для того, чтобы совместными усилиями противостоять болезни. Одновременно Совет одесских врачей предписал закрыть все места собраний людей, включая церкви[26].

Холера 1830-1833 гг.

О холере, постигшей Россию в 1830-1833 гг., и той роли, которую сыграла в борьбе с ней Русская Церковь, достаточно много известно по деяниям Московского митрополита и святителя Филарета (Дроздова). Потому в данном очерке будет сделана попытка обратить внимание на иные аспекты вопроса.

Изначально хотелось бы отметить, что холера была для Российской империи новой болезнью. Первые десятилетия после начала холерных эпидемий в России, пять из которых в XIX в. охватили всю страну, происходило много споров о заразности этого заболевания. Во всяком случае, на первом этапе холера считалась незаразной, что привело к значительным человеческим жертвам[27].

В августе 1829 г. после прибытия в Оренбург каравана бухарских купцов началась вторая масштабная эпидемия холеры. Преосвященный Аркадий в связи с распространением болезни прекратил занятия в Оренбургской семинарии и работу духовной консистории (епархиальное управление). Одновременно владыка привлек духовенство для просвещения прихожан и населения края о необходимости соблюдения санитарных мер. Также священнослужители должны были докладывать о местах обнаружения эпидемий[28]. Когда холера распространилась в Уфе, епископ Аркадий распорядился, чтобы в городской больнице поселились иеромонах Левкий с причетником Алексеевым, которые ежедневно совершали богослужение, ходили по палатам, поддерживали духовно больных[29].

В народе вновь стали распространяться мнения о мнимом характере болезни, ее искусственности (отрава) и иные суеверный взгляды, что потребовало расширить способы просвещения со стороны Церкви: «Приходские священники снова, помимо прямой своей обязанности напутствовать больных, обязывались говорить соответствующие поучения в церкви, как равно и при всяких удобных случаях раскрывать пред народом ложность суеверных взглядов на холеру, пускаемую будто бы врачами»[30].

В Казани святитель Филарет (Амфитеатров) также приказал остановить обучение в семинарии, а сам заперся в Воскресенском монастыре, где совершал ежедневные богослужения: «Видя неминуемую опасность для Казани, приказал я распустить семинаристов по домам, которые приехали с вакации – а неприехавшим отсрочил явку до благополучного времени»[31].

Дальнейшее продвижение болезни вглубь страны привело к мерам общегосударственного характера, среди которых отдельное место отводилось и Русской Церкви. 15 сентября 1830 г. по указу императора Николая I Святейший Правительствующий Синод сделал постановление «О повсеместном совершении молебствий об избавлении от холеры»[32]. Данный молебен был составлен Преосвященным Филаретом, архиепископом Казанским, и отдельным синодальным приказом от 19 сентября напечатан и разослан в епархии, в которых бушевала болезнь[33].

Однако уже 18 сентября вышло новое распоряжение, в котором уточнялся порядок совершения молебнов с учетом эпидемиологической обстановки. Согласно ему, молебное последование «не иначе было совершаемое (…), как по предварительному сношению Епархиальных Преосвященных с местным гражданским начальством, дабы сие последнее могло принять с своей стороны все нужныя в сем случае предохранительные меры, к отвращению вредных последствий, могущих произойти при стечении в церквах народа от людей, зараженных холерою». То есть вопрос организации молебна должен был решаться сообща светской и церковной властью для исключения возможности распространения болезни среди верующих[34].

Есть свидетельства и о том, как на практике приведенные выше постановления были применяемы на местах. Например, в Тульской губернии, как и в других областях империи во время эпидемии холеры, одной из первостепенных мер стало ограничение количества общественных контактов. В связи с этим было решено, согласно распоряжению Святейшего Синода, сократить обязательные молебны против холеры, а при совершении оных дозволить присутствовать на них только церковным служащим и высшим должностным лицам: «Именно по этой причине в молебне, написанном архиепископом Филаретом для отвращения холеры, принимали участие только церковные служащие и высшие должностные лица»[35].

В следующем 1831 г. уже сам Святейший Синод повелел, чтобы молебны против холеры во время Курской коренной ярмарки совершались на открытом воздухе и с «некоторыми предосторожностями»[36]. Однако панические настроения населения, столкнувшегося с огромным количеством жертв от холеры, заставили Святейший Синод 19 августа сделать отдельный указ, повелевавший духовенству произносить проповеди к прекращению беспорядков, объявлять о реальной опасности холеры, опровергать нелепые слухи и убеждать слушаться врачебных наставлений[37].

Чума в Одессе 1837 г.

Одна из последних крупных вспышек чумы в XIX в. произошла в Одессе в 1837 г. Одесса, как и многие другие портовые и приграничные города, к тому времени имела уже относительно выстроенную карантинную систему. Не меньшую, а может даже ключевую роль сыграл также тот факт, что генерал-губернатор города граф М.С. Воронцов раньше уже сталкивался с вспышками чумы и имел хорошее представление как об их опасности, так и о мерах, которые необходимо было принять в сложившихся условиях. Потому уже на следующей день после того, как медицинские служащие сообщили об опасности распространения чумы, Одесса была заперта от остальной России, а граф Воронцов срочно принял самые решительные действия для борьбы с заразой, в число которых вошел запрет на многочисленные сборища народа, включая христианские богослужения: «Немедленно закрыты были театры, все учебные заведения, церкви, присутственные места, питейные дома и все лавки, кроме торговавших съестными припасами»[38].

27 октября чума была обнаружена у дочери священника Покровской церкви Александры. На следующий день заболела также бабка Александры — Дарья Сапожникова. Данное обстоятельство имело ключевое влияние на решение закрыть городские церкви: «Граф М.С. Воронцов всё еще колебался подать свое мнение о столь важном предмете, и всё еще надеялся, что, с некоторыми осторожностями, возможно будет допустить богослужение; но последнее происшествие и опасение, возникшее между многими лицами духовенства, убедили его в необходимости строгой меры»[39]. В связи с этим граф Воронцов обратился с просьбой к архиепископу Херсонскому и Таврическому Гавриилу «о немедленном закрытии в городе всех церквей и прекращении богослужения»[40]. Архиепископ с пониманием отнесся к просьбе генерал-губернатора, издав очень теплое поучение по этому поводу для паствы и предписав священнослужителям особые правила поведения во время эпидемии[41].

По договоренности между графом Воронцовым и архиепископом Гавриилом при Преображенском соборе была учреждена специальная подвижная церковь, в которой можно было при срочной необходимости приступать к Таинства и требам. Однако и это послабление было сопряжено с определенными предосторожностями: «Отправляющиеся с этой целью (участие в Таинстве или треба – прим. авт.) из дома приходили не толпой, а в возможно-ограниченном числе, известив предварительно о том комиссаров, которые могли бы засвидетельствовать о несомнительности их положения»[42].

Богослужение было возобновлено два месяца спустя, 9 декабря того же года, и только в неоцепленных церквах, т.е. в тех храмах, где не было обнаружено чумного заболевания. Однако по приказу городского и церковного руководства были введены меры предосторожности:

1. Предварительно выверено пространство и вместимость храмов.
2. Полиция в соответствии с п. 1 впускала в храмы только определенное количество молящихся.
3. Слушать Литургию можно было только не прикасаясь друг к другу.
4. Священник благословлял народ издалека и не допускал целования креста и Евангелия.
5. На время отменялся колокольный звон[43].

Меры, применяемые Воронцовым в Одессе, могли бы показаться чрезмерными, но именно благодаря им «не только удалось не выпустить чумы из Одессы, но в декабре она прекратилась и в самом городе (…) зато из 60 000 жителей умерло только 108 человек»[44].

Чума в Ахалцихе 1838 г.

В том же году, что и в Одессе, чума по независимым причинам также появилась и в Грузии. Летом 1838 г. она распространилась в Ахалцихе. Тифлисский военный губернатор дал поручение «Комитету о предохранении Закавказского края от чумной заразы», а также местным властям принять меры против дальнейшего развития болезни. В числе последних также было закрытие церквей: «Церкви, бани и “все публичные места” закрыли, всякие сборища запретили»[45]. Оцепление города было снято только в декабре того же года.

* * *

Итогом поступательного развития эпидемиологии и совершенствования практики применения карантинных мер стало появление в XIX в. специальных нормативных актов – карантинных уставов. Уже к середине столетия в указанный документ, в раздел о частных мерах, приводимых «для руководства в зараженных местах вообще и преимущественно в городах», был внесен пункт (№1378), позволявший запрещать народные собрания, в том числе, богослужения: «При появлении чумы, все места народных собраний, не исключая присутственных мест, училищ и всех подобных заведений, по усмотрению главного местного начальства, закрываются. (…) богослужения во время обсервации или во время карантина, а иногда и без карантина, по усмотрению главного местного начальства, закрывается и опять, по усмотрению оного, с некоторыми предосторожностями дозволяется; причем в особенности следует наблюдать, чтобы приходящие к слушанию богослужения избегали всякого взаимного между собою сообщения»[46].

Как было показано выше, Русская Православная Церковь постепенно включалась в общие карантинные меры по мере развития эпидемиологической науки и убеждения в том, что болезни несут инфекционный характер и могут нанести серьезный вред населению России.

К сожалению, и в середине XIX в., и даже в начале XX столетия среди некоторых жителей страны по-прежнему сохранялись скептические отношения к болезням. Несмотря на явные указания врачей о том, что массовые религиозные мероприятия во время эпидемий могут способствовать распространению инфекции, часть населения даже в конце XIX в. по-прежнему смотрела на болезни исключительно с точки зрения наказания Божьего, выступая против любых лечебных и эпидемиологических мер. Например, в Оренбурге в середине XIX в. и даже в начале XX столетия лекарственные препараты считались некоторыми жителями «погаными и нечистыми», а в разгар эпидемий к медикам относились неприязненно[47]. Насчет появившегося в то время прививания от оспы, спасавшего тысячи человек от уродства и смерти, сохранились свидетельства о связанном с этим суеверном народном страхе: «…оспу прививают почти насильно, ее называют антихристовой печатью»; население научилось даже «вскоре по привитии высасы­вать материю, или смывать ее в бане»[48].

Тем не менее, Священноначалие Русской Православной Церкви и ее духовенство повсеместно играли важнейшую роль в медицинском и эпидемиологическом просвещении простого народа, что спасало тысячи человеческих жизней, хотя и сталкивалось периодически с сопротивлением, причиной которого была не столько злонамеренность, а, скорее, слабая образованность и распространение в крестьянской среде суеверных представлений. Несмотря на все трудности, Русская Церковь разделяла со своей паствой выпадавшие на ее долю испытания, старалась облегчить страдания заболевших и поддержать меры, применяемые для победы над страшными эпидемиями.

Статья преподавателя кафедры церковной истории Московской духовной академии иерея Илии Письменюка, рассказывающая об эпидемиях, происходивших в России, а также о связанных с ними карантинных мерах, распространявших свое действие на Русскую Православную Церковь.

[1] Марковников В. Появление чумы в России и средства предохраниться от нее, с кратким указанием способов обеззараживания (дезинфекции). М. 1879. С. 5; Новгородская 3-я летопись. ПСРЛ. Т. III. СПб. 1841. С. 223.

[2] Медведь А.Н. Болезнь и больные в Древней Руси: от «рудомета» до «дохтура». Взгляд с позиций исторической антропологии. СПб. 2017. С. 53.

[3] Лахтин М. Борьба с эпидемиями в до-Петровской Руси. М. 1909. С. 8.

[4] Супотницкий М.В., Супотницкая Н.С. Очерки истории чумы: в 2-х кн. Кн. 1: Чума добактериологического периода. М. 2006. С. 74.

[5] Медведь А.Н. Болезнь и больные в Древней Руси: от «рудомета» до «дохтура». Взгляд с позиций исторической антропологии. СПб. 2017. С. 56.

[6] Там же. С. 65.

[7] Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М. 1960. С. 47-48.

[8] Там же. С. 49

[9] Дополнение к Актам Историческим. Т. I. СПб. 1846. С. 20.

[10] Новгородская 3-я летопись. ПСРЛ. Т. III. СПб. 1841. С. 169.

[11] Новомбергсий Н. Основы борьбы с эпидемиями в до-Петровской Руси. СПБ. 1906. С. 3.

[12] Марковников В. Появление чумы в России и средства предохраниться от нее, с кратким указанием способов обеззараживания (дезинфекции). М. 1879. С. 5.

[13] Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М. 1960. С. 65.

[14] Палеев Ф.Н., Оноприенко Г.А., Молочков А.В. Эпидемия чумы XVIII века и развитие здравоохранения в Москве // Альманах клинической медицины. М. 2015. Март, 37. С. 7.

[15] Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М. 1960. С. 135.

[16] Марковников В. Появление чумы в России и средства предохраниться от нее, с кратким указанием способов обеззараживания (дезинфекции). М. 1879. С. 16.

[17] Там же. С. 12-13.

[18] Там же. С. 16.

[19] Симоненко В.Б., Абашин В.Г., Дулин П.А. Эпидемия чумы в Москве (1770—1772 гг.) // Клин. мед. 2018. 96(1): С. 88-94.

[20] Марковников В. Появление чумы в России и средства предохраниться от нее, с кратким указанием способов обеззараживания (дезинфекции). М. 1879. С. 17.

[21] Там же.

[22] Сироткин А.С. Чума в Москве в 1770–1772 гг. и санитарные меры правительства и московских Властей. Вестник РГГУ. Серия: Литературоведение. Языкознание. Культурология. М. 2014. С. 137-138.

[23] Палеев Ф.Н., Оноприенко Г.А., Молочков А.В. Эпидемия чумы XVIII века и развитие здравоохранения в Москве // Альманах клинической медицины. М. 2015. Март, 37. С. 7.

[24] Акты, собранные кавказской археографической комиссией. Том 5. Тифлис. 1873. С. 30.

[25] Там же. С. 34.

[26] Супотницкий М.В., Супотницкая Н.С. Очерки истории чумы: в 2-х кн. Кн. 1: Чума добактериологического периода. М. 2006. С. 351.

[27] Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М. 1960. С. 251.

[28] Чернавский Н. Оренбургская епархия в прошлом ея и настоящем. Выпуск второй. Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Вып. X. Оренбург. 1901-1902. С. 323-324.

[29] Попов А.В. Холера 1829–1833 гг. в Оренбургском крае // Тр. Оренб. ученых архив. комиссии. Вып. 21. Оренбург. 1910. С. 244.

[30] Чернавский Н. Оренбургская епархия в прошлом ея и настоящем. Выпуск второй. Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Вып. X. Оренбург. 1901-1902. С. 324.

[31] Письма Высокопреосвященнейшаго Филарета, митрополита Киевскаго и Галицкаго, к Кириллу, архиепископу Подольскому. Материалы для Истории Русской Церкви. Казань. 1876. С. 46; Де-Пуле М.Ф. Отец и сын. Опыт культурно-биографической хроники // Русский вестник. Т. 118. №7-8. С. 601.

[32] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государя императора Николая I. Том 1. 1825-1835. СПб. 1915. С. 459.

[33] Там же. С. 460.

[34] Там же. С. 460-461.

[35] Байбакова А.И. Эпидемия холеры в Тульской губернии в 1830-1831 гг. // Тульский краеведческий альманах. Вып. №15. Тула. 2018. С. 79.

[36] Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государя императора Николая I. Том 1. 1825-1835. СПб. 1915. С. 526.

[37] Там же. С. 534-535.

[38] Марковников В. Появление чумы в России и средства предохраниться от нее, с кратким указанием способов обеззараживания (дезинфекции). М. 1879. С. 20-21; О закрытии церквей также см. также: Андреевский Э. О чуме, постигшей Одессу в 1837 году. Одесса. 1838. С. 15; Васильев К.Г., Сегал А.Е. История эпидемий в России. М. 1960. С. 238.

[39] Андреевский Э. О чуме, постигшей Одессу в 1837 году. Одесса. 1838. С. 22-23.

[40] Супотницкий М.В., Супотницкая Н.С. Очерки истории чумы: в 2-х кн. Кн. 1: Чума добактериологического периода. М. 2006. С. 375.

[41] Там же.

[42] Андреевский Э. О чуме, постигшей Одессу в 1837 году. Одесса. 1838. С. 22-23

[43] Андреевский Э. О чуме, постигшей Одессу в 1837 году. Одесса. 1838. С. 62.; Супотницкий М.В., Супотницкая Н.С. Очерки истории чумы: в 2-х кн. Кн. 1: Чума добактериологического периода. М. 2006. С. 378.

[44] Марковников В. Появление чумы в России и средства предохраниться от нее, с кратким указанием способов обеззараживания (дезинфекции). М. 1879. С. 22.

[45] Супотницкий М.В., Супотницкая Н.С. Очерки истории чумы: в 2-х кн. Кн. 1: Чума добактериологического периода. М. 2006. С. 383.

[46] Устав о карантинах (составленный по Своду Законов изд. 1857 г. и по Продолжению 1876 года). М. 1879. С. 42.; Свод законов Российской империи. Т. 13. Уставы о народном продовольствии, общественном призрении и врачебные. СПб. 1857. С. 235.

[47] Попов А.В. Холера 1829–1833 гг. в Оренбургском крае // Тр. Оренб. ученых архив. комиссии. Вып. 21. Оренбург. 1910. С. 56-57.

[48] Там же. С. 58.Пресс-служба МДА/Богослов.ru