Какой Бог на самом деле?

При разговоре о Боге чаще всего можно услышать описание пусть и сверхприродного, но тем не менее человекоподобного существа, обитающего где-то «там». Кого-то наподобие Ветхого старца с картин Микеланджело, обозревающего «сверху» нашу реальность и определяющего ход всех происходящих событий. Но подобное восприятие есть не что иное, как все тот же золотой телец, не имеющий отношения к истинной природе Бога.

Какой Бог на самом деле? Предоставить срочный ответ на данный вопрос потребовали от первосвященника Аарона древние евреи, когда восхищенно смотрели на закрытую сверхъестественными тучами вершину Синайской горы. Там, за непроницаемой для глаз облачной завесой, находился их предводитель — пророк Моисей. Только ему Бог дал разрешение взойти на Синай и говорить с Собой. Терзаемый завистью избранный народ принудил родного брата Моисея — Аарона — показать им, как выглядит Господь. Они и подумать не могли, что Моисей тоже ничего не видит. Его окружал непроницаемый мрак, ибо «нельзя увидеть Бога и не умереть» (Исх. 33:20). Бедный Аарон же, боясь расправы, применил для решения поставленной задачи минимум фантазии. И велел отлить из золота первую пришедшую ему на ум фигуру. А именно — тельца, которого люди молитвенно воспели: «Вот, Израиль, тот бог, что вывел тебя из египетского плена» (Исх. 32:4).

Прошло много веков, и уже в христианскую эпоху (примерно в IV столетии) в Александрии вспыхнули богословские споры, в основании которых лежал все тот же вопрос. Какой Бог на самом деле? Инициаторами дискуссии стали богослов Аэтий и его ученик, епископ Евномий, полагавшие возможным при помощи чисто рациональных методов в точности описать сущность Бога. Для этого ими применялась геометрия — изобретение Пифагора помогало описать вещи незримые. Одними чертежами дело, правда, не ограничивалось. Поэтому Аэтий и Евномий адаптировали магическое учение об истинных именах. Им казалось, что если знать истинное имя вещи, человека или даже Бога, то можно ими всеми управлять. Истинное имя Бога, с точки зрения Аэтия — Евномия, звучало так: «нерожденный».

Опровергнуть описанное учение поспешили великие богословы древности — Василий Великий, Григорий Великий и Григорий Нисский. Они не только подчеркивали абсурдность идей Аэтия — Евномия, но и указывали на их опасность. Заключалась она в том, что человек, пошедший по пути исключительно рационального или магического познания Бога, в конечном счете начнет поклоняться не Господу, а мысленному золотому тельцу. Иными словами — созданному человеческим сознанием идолу, то есть суррогату Божества. Это, впрочем, для святителей не означало, что человек не способен вообще рассуждать о Боге. Просто объектом богословского анализа является не сущность Творца, а Его действия, внешние проявления. Самые высокие определения, которые мы адресуем Богу: святость, любовь, милосердие, справедливость и др. — безусловно, имеют право на существование, но не описывают в полноте всю природу Господа.

Впрочем, искушение золотого тельца продолжило бередить сознание последующих поколений христиан, которые, особенно на Западе, стремились наделить Бога осязаемыми чертами. Для чего? Для того, чтобы в конечном счете определить понятные правила отношений с Творцом. Что, в свою очередь, давало бы гарантированный успех по достижению спасения. Ведь чем лучше ты знаешь «заказчика», тем лучше выполнишь его указания. Корни стремления «заземлить» образ Творца можно найти уже в наследии блаженного Августина (IV–V вв.). А к середине II тысячелетия в католическом и протестантском богословии с широким размахом применялся подход по проецированию на Бога человеческих представлений о мудрости, всесилии и совершенстве. Визуальным отображением данных рассуждений стала, например, религиозная живопись Ренессанса.

В итоге возникла до боли знакомая картина. При разговоре о Боге чаще всего можно услышать описание пусть и сверхприродного, но тем не менее человекоподобного существа, обитающего где-то «там». Кого-то наподобие Ветхого старца с картин Микеланджело или Великого архитектора из фильма «Матрица», обозревающего «сверху» нашу реальность и определяющего ход всех происходящих событий. Но подобное восприятие есть не что иное, как все тот же золотой телец, не имеющий отношения к истинной природе Бога. И этот относительно новый идол в пух и прах разрушается под натиском атеистической риторики, которая особенно после начала эры космических полетов обоснованно потешается над рассуждениями, что Старец Бог восседает где-то там на облаках.

Фридрих Ницше, умерший примерно за полстолетия до полета Гагарина, как будто предчувствовал, какие вопросы поставит перед христианством научно-технический прогресс. В том и состоит смысл его одновременно скандального и печального диагноза: «Бог умер». Но умер не истинный Господь, а всего лишь очередной золотой телец, созданный нашим разумом. Или как об этом писал еще один немецкоязычный мыслитель Карл Барт: «Бог — это Бог, а не человек, написанный заглавными буквами». Итак, время антропоморфного Божества, как кажется, прошло. Но каков Бог на самом деле? С одной стороны, мы вынуждены расписаться в неспособности ответить на данный вопрос. Ведь любое, даже самое совершенное определение окажется редукцией тайны Божества.

Однако что-то ответить мы все же должны. Но нужно уяснить сначала одну деталь. Понимание Бога невозможно только на рациональном уровне. Или как об этом пишет Владимир Лосский: «Чтобы познать Бога, нужно к Нему приблизиться; нельзя быть богословом и не идти путем соединения с Богом. Путь богопознания есть непременно и путь обожения». Таким образом, богопознание предполагает не только теорию, но и практику. А именно — стремление в собственной жизни воплотить идеалы христианского представления о святости. Это же подчеркивает еще один мыслитель современности — Пауль Тиллих, призывающий при разговоре о Боге говорить не об отвлеченных понятиях или абстрактных образах, а «о глубинах жизни, об источнике бытия, о том, что важнее всего, что принимается безоговорочно всерьез. Ибо если вы знаете, что Бог — это глубина (бытия. — «Культура»), то вы уже знаете о Нем немало».

Бог, Которого исповедует христианство, превышает все возможные человеческие определения. Но тот же Бог открылся человечеству через Сына Своего Единородного, ставшего человеком, подобным нам во всем, кроме греха. И именно во Христе и через Христа, сказавшего, что «Он есть дверь» (Ин. 10:9), мы способны приблизиться к тайне Божества. Мысли, поступки, чувства, освященные любовью ко Христу, приобретают неземную глубину, начинают играть райскими красками неземного совершенства. И мы на кончиках пальцев наших душ уже здесь, на земле начинаем ощущать присутствие Бога. Мы обретаем полноту личностного бытия и в конечном счете самих себя, когда делимся даром любви с теми, кто нас окружает. И именно в этих отношениях, позволяющих преодолеть одиночество эгоизма, и проявляет Себя Господь, обещавший когда-то: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них» (Мф. 18:20). Бог, будучи совершенно трансцендентным этому миру, проявляет себя здесь и сейчас, с любовью показывая, что Он есть Жизнь, а не абстрактная конструкция, мертвый золотой телец.

Но вернемся к началу нашего разговора. На вершине Синая пророк Моисей все же отважился попросить Бога явить ему Свой облик. Господь ответил на просьбу пророка так: спрячься в горной расщелине, Я пройду над тобой, а ты после этого выглянешь и увидишь Моя «задняя». Моисей увидел, конечно же, не «спину» Творца, а «шлейф» благодати, а также освященную действием Господним материальную реальность. И этот опыт, переданный сквозь поколения, учит нас тому, что, с одной стороны, природа Бога превышает все наши представления о совершенстве. С другой стороны, это совершенство не чуждо человеку, но, наоборот, гостеприимно раскрывается для всякого, кто решился вслед за Творцом и обещался быть верным Его любви.

Материал опубликован в №12 печатной версии газеты «Культура» от 28 декабря 2023 года

Источник: Газета «Культура»