Особенности преподавания Пятикнижия Моисеева в духовной школе (герменевтический аспект)

Статья доцента Московской духовной академии иерея Дмитрия Барицкого продолжает цикл публикаций, посвященный преподаванию базовых дисциплин в духовных школах.

1. Введение

На протяжении всей истории своего существования богословское образование строилось вокруг интерпретации священного текста. По сути, все богословие Церкви есть ни что иное, как осмысление того Откровения, которое зафиксировано в Священном Писании. По этой причине его изучение является ядром учебного процесса высшей духовной школы. На уровне бакалавриата наряду с Четвероевангелием цикл экзегетических дисциплин открывает курс по изучению Пятикнижия Моисеева.

Главной целью данного курса является уяснение смысла Законоположительных книг Ветхого Завета в свете Предания Православной Церкви. Для достижения этой цели принято обращаться, с одной стороны, к экзегетическому наследию отцов Церкви, а также других древних авторов, с другой, – к тем данным, которыми располагает современная библеистика, как зарубежная, так и отечественная.

В связи с этим хотелось бы обратить внимание на одну проблему, которая связана с преподаванием всего Священного Писания в духовной школе, но проявляет себя в большей степени именно в связи с изучением Пятикнижия. Однако перед тем, как ее сформулировать, необходимо обратиться к основным вехам истории изучения Библии.

2. История

2.1. Иудейская экзегеза

Изучение Пятикнижия Моисеева начинается в глубокой древности. Первыми, кто стал осмыслять священный текст, были иудейские книжники. При этом именно Тора-Закон, как наиболее древняя и авторитетная часть Танаха (Пятикнижия), привлекала их внимание в первую очередь.

После возвращения из Вавилонского плена постановления Моисеева закона стали предметом тщательного изучения. Перед книжниками стояла важная задача – применить обрядовые, гражданские, общественные и моральные постановления для современной им ситуации. Возникает мидраш – жанр экзегетической литературы. Мидраш существовал в двух вариантах: галаха и агада. Галаха представляла собой юридическое объяснение древних законов, содержащихся в 613 заповедях Моисея, и указывала на то, как их можно применить в новой ситуации. При помощи галахи регламентировалась религиозная, семейная и общественная жизнь Израиля, а также решались любые проблемы, выдвигаемые жизнью. В качестве иллюстрации можно привести заповедь о субботе. В галахическом комментарии мы видим запрет на 39 видов работ, а также многочисленные производные от них. Например, «Если фрукты или овощи рассыпались по полу недалеко от места, где они находились, собрать их разрешено. Но если они раскатились в разные стороны далеко друг от друга, и, чтобы их собрать, требуются определенные усилия, Галаха запрещает делать это. Но взять для еды столько, сколько нужно, – можно»[1].

В отличие от галахи агада использовалась для того, чтобы объяснить священный текст при помощи моральных, исторических, приточных и апокрифических сказаний. В агадическом сказании о субботе читаем: «Десять вещей предуготовано было в канун Субботы, в сумерки: пасть земли (поглотившая Корея и его сообщников), устье колодца (по сказанию – следовавшего за израильтянами в пустыне), человеческий голос Валаамовой ослицы, радуга (появившаяся после прекращения потопа), манна, посох Моисея, шамир (червь, с помощью которого, по древнему сказанию, Соломон тесал гигантские камни при построении храма), письмена, стиль для письма, скрижали Завета»[2]. То есть, агада восполняла «лакуны» в повествовании священной истории фольклорным материалом разного рода, пытаясь таким образом сделать текст Писания более понятным.

Толкованием Священного Писания занимались не только в Палестине. Мы знаем, что большая еврейская диаспора находилась в Александрии. Здесь также возникает своя экзегетическая школа. Ее специфика обусловлена тем, что александрийские иудеи находились в тесном контакте с язычниками, воспитанными на греческой философии. А потому здесь иудейские экзегеты ставили перед собою цель – показать, что Священное Писание по сравнению с греческой философией содержит не менее глубокие истины о Боге, человеке и жизни в целом. Добивались они этой цели путем аллегорического толкования. В качестве примера можно привести толкование одного из самых ярких представителей этого направления Филона Александрийского. Вот как он аллегорически объясняет некоторые события из жизни праведника Авраама: «Переселение Авраама в Палестину – на самом деле рассказ о философе-стоике, покинувшем Халдею (чувственное восприятие) и остановившемся в Харране, что значит «дыры» и отражает тщетность познания сущности через дыры, т.е. чувства. Когда он стал Авраамом, он стал по-настоящему мудрым философом. Жениться на Сарре – значит вступить в союз с абстрактной мудростью»[3].

Таким образом, мы видим, что александрийские экзегеты старались приспособить смысл Священного Писания для эллинистического восприятия, сделать его актуальным для своей непосредственной аудитории[4]. Делали они это в первую очередь из апологетических соображений, а также с целью прозелитизма среди язычников.

Итак, и в Палестине, и в Александрии иудейские толкователи видели важную цель интерпретации библейского текста в том, чтобы сделать его доступным для восприятия современников. Подобную процедуру можно обозначить термином – «актуализация».

2.2. Экзегеза отцов и учителей Церкви

Христианская экзегетика возникает уже во времена Иисуса Христа и апостолов. В Новом Завете мы находим многочисленные примеры толкования Ветхого Завета, в том числе Пятикнижия, Самим Спасителем.

В Своей проповеди Господь нередко ссылается на Ветхий Завет для оправдания Своих действий, а также для обоснования Своего мессианского достоинства. События ветхозаветной истории нередко становятся прообразами, которые указывают на те или иные аспекты Его спасительного подвига. Так, можно вспомнить слова Христа о состоянии людей перед потопом (см. Мф. 24:37-39), а также о медном змее (см. Ин. 3:14). Иными словами, Ветхий Завет имеет значение не сам по себе, но лишь как подготовка к Новому.

Подобное использование ветхозаветных писаний мы встречаем и у апостолов. Они показывают, как древние пророчества исполняются во Христе. При этом апостолы нередко приспосабливают священный текст для того, чтобы его свидетельство о Мессии звучало сильнее и убедительней. В качестве примера можно вспомнить пророчество Исаии о Эммануиле (см. Ис. 7:14), которое евангелист Матфей приводит в своем Евангелии в несколько отличном от еврейского оригинала виде, расширяя таким образом его значение, актуализируя его для своих современников: вместо неопределенного еврейского «молодая женщина» (הָעַלְמָה), он делает акцент на девственности матери (ἡ παρθένος); вместо «наречет» (וְקָרָאת) ему имя, стоит множественное число – «нарекут» (καλέσουσιν), подразумевая, что не мать назовет его так, а люди всего мира.

Множество примеров интерпретации ветхозаветного текста мы находим и в посланиях апостола Павла. Он также цитирует пророчества, показывая, как они исполнились во Христе, также указывает на прообразовательное значение ветхозаветных лиц, событий и установлений. С особой силой и частотой звучат его слова о прообразовательном значении ветхозаветного закона, который для него имеет значение не сам по себе, но как «тень будущих благ» (Евр.10:1). Все Писание для апостола – детоводитель ко Христу.

Такой же взгляд на библейский текст Ветхого Завета мы видим у мужей апостольских и христианских апологетов. Так, апостол Варнава в своем послании указывает на прообразовательное значение ветхозаветных жертв и обрядов, а свщмч. Иустин Философ в своем «Разговоре с Трифоном иудеем» рассматривает многие пророчества Ветхого Завета в мессианском смысле, указывая на то, что все они получили свое исполнение в Иисусе Христе.

Подобный подход к тексту, который сформировался в христианской среде в I и II вв. по Р.Х., задает вектор и всей последующей экзегетической традиции. Толкователей будет интересовать не столько то, насколько достоверно Писание сообщило о том или ином историческом факте, сколько то, как текст Писания можно применить для своих современников. Они будут стремится актуализировать его для нужд современной им общины с целью указать на его сотериологическое значение.     

В III в. по Р.Х. начинается расцвет центров христианского образования. Самые крупные из них находятся в Египте (Александрийская школа) и Сирии (Антиохийская, а также примыкавшая к ней Эдесско-Низибийская школа). Можно говорить, что в этот период у христиан начинает складываться экзегеза научного характера. Большое внимание уделяют «букве» текста, уважение к которой было таково, что «даже самые незначительные явления библейского текста, включая пунктуацию, были значимы для толкователей»[5].

Экзегетов интересуют вопросы авторства и времени написания той или иной книги, вопросы текстологии, лингвистики, литературной организации Библии, а также возникает интерес к тому, как именно могли произойти события, о которых рассказывает священный текст, и их историческому контексту.

А.С. Балаховская следующим образом определяет объем и содержание данного подхода: «исследование исторических обстоятельств и времени создания той или иной библейской книги, цели ее создания, изучение логической последовательности мысли священного автора, уяснение смысла того или иного слова, исходя из его логического и исторического контекста, сличения параллельных мест, различных библейских списков и переводов, а также синтаксических и морфологических особенностей речи и др. Таким образом, историко-грамматический метод включал в себя «определение смысла Писания из дидактических, лексических, риторических и логических элементов»»[6].

Принято считать, что подобная работа со Священным Писанием направлена на извлечение из него так называемого «буквально-исторического смысла», то есть того, который мог подразумевать исторический автор и который мог осознаваться его оригинальной, т.е. исторической аудиторией[7]. Этот смысл был выражен на определенном языке, при помощи определенной литературной формы, в конкретных исторических условиях и адресован определенной исторической аудитории. Метод, который толкователи применяли для его извлечения комплексный и носит название «историко-филологический». Очевидно, что данный подход стал предшественником современной научной экзегезы[8].

Однако, необходимо отметить, что подобные штудии всегда носили предварительный характер. Поскольку церковная община живет в определенной исторической ситуации, толкование Писания с необходимостью имеет свою динамику в истории Церкви[9]. Экзегет выносит суждение о событии или положении, на который указывает текст, делая при этом акцент на том или ином его аспекте, в соответствии со своим культурно-историческим, духовным статусом, целями и задачами, которые он ставит перед собой, а также потребностями современной ему общины, ради которой толкование и осуществляется. Он словно расширяет буквально-исторический смысл, приспосабливая его к современным ему реалиям жизни.  

Каждую такую расширительную интерпретацию текста можно рассматривать как уникальное переосмысление, конкретизацию Откровения, некогда полученного в виде священного текста. Данный тезис находит свои основания как в самом Священном Писании, та и у древних христианских авторов.

Так, о. Иоанн Брек приводит слова Христа апостолам, Который обещает, что пошлет им Святого Духа, Который напомнит им о Евангельских событиях, а также сообщит верное понимание этих событий (см. Ин. 14:26)[10]. Здесь, по словам исследователя, мы встречаемся с такой категорией как ἀνάμνησις (напоминание) – воздействие Святого Духа на апостолов, которое имеет герменевтическую функцию[11].

Отцами Церкви Писание нередко уподобляется неисчерпаемому источнику духовных сокровищ, который никогда не иссякает и не иссякнет от поколения к поколению. Так свт. Иоанн Златоуст в своих толкованиях на книгу Бытия пишет: «Чтение божественного Писания подобно… источнику, источающему обильные потоки, и имеющему много воды… велико богатство этого сокровища и обильны потоки этого духовного источника. Не удивляйся, что так случилось с нами: и наши предки по своим силам черпали из этих потоков, и наши потомки будут делать то же самое, и однако ж не будут в состоянии исчерпать все; напротив воды будут прибывать и потоки умножаться. Таково свойство потоков духовных: чем более будут черпать из них, тем более начнет прибывать и умножаться благодать духовная (курсив наш – Д.Б.)»[12].

У христианских толкователей мы можем найти многочисленные примеры подобных расширений-актуализаций. Для удобства их можно систематизировать с точки зрения тематики, а также с точки зрения метода, который использовали отцы. С точки зрения тематики – это толкования вероучительные (догматические), нравственно-аскетические и мистические. С точки зрения метода – толкования буквальные и иносказательные (аллегорические, типологические).

1) Буквальные толкования

К этой группе можно отнести все те толкования, осуществляя которые, отцы не используют иносказательных техник интерпретации.

Теоретические обоснования подобного подхода к тексту можно найти в трудах современных философов и литературоведов. Так, по мысли Г. Гадамера, задача толкователя заключается не в том, чтобы постигнуть то, что хотел сказать исторический автор (задача по восстановлению буквально-исторического смысла), а в том, чтобы посредством текста увидеть тот предмет, о котором в нем идет речь и вынести о нем собственное суждение. Именно поэтому процесс чтения сравнивается с переводом, когда переводчик своим языком излагает нечто о предмете[13] или с беседой, в которой два человека (т.е. человек и его собеседник-текст) пытаются прийти к общему пониманию об одном предмете. Общение заканчивается не тогда, когда один поймет, что хотел сказать другой, но тогда, когда оба уяснят истину о самом предмете[14]. Т.е. задача текста – указать читателю на предмет, задача же толкователя вынести о нем свое собственное суждение. Таким образом, «каждая правомерная интерпретация – …уникальная актуализация смысла»[15]. Современный исследователь К. Ванхузер утверждает, что в данном случае речь идет о потенциале смысла произведения. Последний есть его способность действовать в будущих обстоятельствах. Те смыслы, которые появляются в результате новых толкований, необходимо рассматривать не как отдельные смыслы, но как своеобразные части полноты буквального смысла данного отрывка текста[16].

Думается, что именно об этом пишет прп. Ефрем Сирин, по словам которого, «если бы в словах Писания был только один смысл, то первый какой угодно истолкователь нашел бы его, и после того другим, слушающим их, не было бы надобности с трудом и усилием разыскивать (его). Но каждое слово Господа имеет свое тело, и у каждого такового тела есть много членов, и у каждого члена в отдельности имеются свои качества (курсив наш – Д.Б.), и (потому) каждый, сколько может, слушает и, как дано ему, так и истолковывает»[17].

Применительно к библейской герменевтике в 50-х годах XX века католический богослов Р. Браун[18] предлагал определять данный смысл как sensus plenior (букв. «более полный смысл», «приращение смысла»[19]). По его словам, «sensus plenior есть тот дополнительный, более глубокий смысл… который существует в словах библейского текста (группы текстов, всей книги), когда они изучаются в свете дальнейшего… развития в понимании Откровения»[20]. Осознать присутствие в тексте этого «более полного смысла» толкователю помогает иная перспектива восприятия текста – развитие в понимании Откровения[21]. По словам К. Ванхузера, ««более полный смысл» является, на самом деле, буквальным смыслом, взятым на уровне наиболее плотного описания»[22].

Примеры подобной расширительной экзегезы, мы встречаются уже в Новом Завете. Относительно Ветхого Завета Он является новым этапом Откровения Бога человеку в истории. Сам Спаситель интерпретирует ветхозаветные заповеди в иной, по сравнению с иудейской, духовной перспективе. Так показательны следующие Его слова: «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5:27, 28). Прелюбодейство рассматривается Спасителем не просто как формальный проступок, но как движение самого сердца. Буквально-исторический смысл, в котором понимало этот отрывок большинство иудеев, не отменяется, но расширяется, приобретает новую смысловую глубину, актуальную для аудитории Христа.

Подобные толкования законов Пятикнижия встречаем и у ап. Павла. Так он пишет: «Ибо в Моисеевом законе написано: не заграждай рта у вола молотящего. О волах ли печется Бог? Или, конечно, для нас говорится? Так, для нас это написано; ибо, кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, [должен молотить] с надеждою получить ожидаемое» (1Кор. 9:9). Апостол расширяет смысл, а точнее, область применения ветхозаветного закона. По его мысли, не только волов, но и вообще любого, кто трудится, нельзя лишать права кормиться от плодов своего труда. По словам А.Е. Нестеровой, подобное духовное переосмысление тех или иных конкретных иудейских законодательных установлений, характерно для всего Нового Завета[23].

В качестве примера подобной экзегезы Пятикнижия святыми отцами мы можем привести трактат свт. Григория Нисского «О жизни Моисея Законодателя». Первую часть он посвящает обзору исторических фактов, связанных с жизнью пророка. Во второй части он переходит к актуализации. Здесь мы находим примеры не только иносказательной экзегезы (типологической и аллегорической), но и буквальной. Так, пример вероучительного и одновременно нравственного расширения мы видим в толковании на Исх. 9:12 — «Господь ожесточил сердце фараона». Свт. Григорий видит в тексте проблему и ставит закономерный вопрос: «как можно его (фараона – Д.Б.) осуждать, если его ожесточение и сопротивление были вызваны необходимостью свыше?»[24] Свт. Григорий предлагает мыслить этот текст как метафору. К такому выводу он приходит не в результате анализа литературных особенностей библейского текста, но в первую очередь, ссылаясь на учение Церкви о свободе человека и благости Божией. Поэтому он пишет: «если бы это угодно было Божественной природе, то никакой человеческий выбор не имел бы значения… Никто не мог бы тогда осмысленно связать различие этих двух образов жизни… с вышними причинами, относящимися к Божественной воле»[25]. И далее он предлагает положительное Церковное учение: «Дело не в том, что противодействие было вложено в душу фараона по Божественной воле, но в том, что он по собственному выбору вследствие склонности к пороку не принял доводов, смягчающих это противодействие»[26]. Таким образом, свт. Григорий расширяет значение текста за счет рассуждения на догматическую тему (выступает против учения о предопределении) и нравственно-аскетическую (говорит о необходимости личного подвига в духовной жизни). Как мы видим, смысл, извлекаемый из текста, соответствует церковному учению о благости Божией, а также является результатом желания свт. Григория преподать своей пастве нравственный урок, необходимый для их духовной жизни.  

2) Иносказательные толкования

Актуализация библейского текста осуществлялось отцами не только в пространстве буквального смысла. Весьма продуктивно ими использовались иносказательные техники интерпретации. По словам проф. П. Савваитова, речь идет о тех случаях, когда «не обыкновенное значение слов служит знаком предметов, но самые предметы или действия служат знаками других предметов и действий»[27]. Традиционно различают две разновидности иносказательных толкований – аллегорические и типологические.

Аллегорическое толкование текста было широко распространено в Александрии. По словам Г.Г. Шпета эту герменевтическую процедуру можно определить как «способ толкования древнего текста, при котором комментатор наделяет его слова, понятия и образы произвольными смыслами, придавая тексту характер иносказания»[28]. События библейской истории рассматривались не как свидетельствующие о самих себе, но как символы, образы умопостигаемого и божественного мира. Подобная интерпретация была обусловлена практическими целями. В первую очередь речь идет о полемике с язычеством. «Аллегорический метод, – утверждает Р. Грант, – в критический момент христианской истории позволил отстоять разумность христианской веры. Он использовался для того, чтобы предупредить обскурантизм…»[29] Однако данные метод использовался не только в полемических целях. Александрийские ученые-христиане обратились к аллегории, чтобы решить апологетические, миссионерские, образовательные и гомилетические задачи. При этом, круг тем, с которыми толкователь имел дело в ходе интерпретации Писания, задавался набором определенных философско-богословских абстрактных понятий и категорий (душевной, духовной жизни).

В качестве примера можно привести нравственно-аскетическую аллегорезу Оригена на событие бегства Лота из Содома и Гоморры и его грех с дочерьми. «…В моральном смысле, – пишет богослов, – Лота мы трактовали как мужественную душу, о жене же его, которая обернулась назад, отозвались как о плоти, которая предала себя вожделению и сладострастию… И этим, о слушатель, не пренебрегай! Тебе следует быть осмотрительным… Остерегись, как бы те две дочери не лежали в ожидании тебя, которые не покидают тебя, а идут за тобой, даже когда ты поднимаешься на гору. Они суть Тщеславие и ее старшая сестра Гордыня… Их называют дочерьми, потому что они нападают на нас не извне, но из нас самих и как бы из непорочного состояния – от наших же поступков и как бы в единстве с нами»[30].

Свт. Кирилл Александрийский обращается к аллегорическому методу, объясняя значение подробного рассказа о размерах Ноева ковчега. Он извлекает из текста вероучительный смысл, актуальный для его слушателей. «Какой смысл размеров ковчега? Они представляют прямое и отчетливое указание на Святую и Единосущную Троицу, и на Единое Божество, имеющее целость и совершенство во всем… усматривай же всесовершенство Святой Троицы как бы в трехстах локтей: ибо такова длина ковчега. А что совершенство совершенств, так сказать, есть Божество в единице, на это очень хорошо указывает широта, достигающая пятидесяти локтей, то есть как числа, состоящего из семи седмиц, с присоединением единицы, потому что естество Божества едино. Да и самая высота не иную порождает в нас мысль, как эту. Она достигает трех десятков локтей, но сокращается опять в одном самом верхнем и превысшем… И Святая Троица, как бы расширяясь в три различия Ипостасей и собственных Лиц, так сказать, сокращается во едином естестве Божества»[31].  

Весьма продуктивно для актуализации библейского текста использовался типологический метод. Главная цель толкователей в этом случае – показать, что смысловым центром Священного Писания является личность Богочеловека Христа. Вся библейская история получает в Нем свое исполнение. В свете новозаветного благовестия кардинально переосмысляется Ветхий Завет. Священная история наполнена образами, которые, по замыслу Самого Творца, таинственно прообразуют пришествие Мессии и различные аспекты Его спасительного подвига.

Так, свт. Иларий Пиктавийский в Tractatus Mysteriorum типологически интерпретирует ключевые образы Пятикнижия. По его словам, Христос «в течение всего времени, что существует этот мир, подлинными и достоверными прообразами в патриархах порождает Церковь, омывает, освящает, призывает, избирает, искупает ее: сном Адама, потопом Ноя, благословением Мельхиседека, оправданием Авраама… Так, с сотворения мира, было прообразовано все то, что совершится во Христе»[32].

Итак, мы видим, что как в случае с буквальной, так и в случае с иносказательной экзегезой имеет место расширение буквально-исторического смысла. Христианские толкователи актуализировали священный текст, с учетом нужд современной им общины. Матрицей извлекаемых смыслов становится церковное Предание. Все то, о чем говорится в Писании осмысляется в перспективе «живой памяти» Церкви, из которой экзегет и черпает свое вдохновение.

2.3. Библейская критика

С наступлением Нового времени появляются новые тенденции и акценты в изучении библейского текста. На смену средневековому восприятию действительности приходит совершенно новое мироощущения, а вместе с этим претерпевает изменения и подход к Священному Писанию. В сознании многих толкователей он перестает быть символом, отражением горнего мира, духовной действительности. Целый ряд исследователей начинает воспринимать Библию исключительно как исторический источник. Их интересует не столько то, что Священное Писание говорит через века, каждому поколению верующих, сколько то, в какой степени то или иное повествование является историчным. Целью экзегезы становится реконструкция текста оригинала, а также тех исторических событий, о который сообщает библейское повествование.

Отметим, что в первую очередь подобные процессы характерны для Западной Европы. Именно здесь, начиная примерно с XV в., развивается ряд подходов к библейскому тексту, которые в более поздний период приведут к формированию т.н. «библейской критики». Безусловно, элементы научного анализа (интерес к «букве» Писания) существовали уже в предшествующую эпоху, о чем было сказано выше. Однако, подобные штудии не были самоцелью для христианских толкователей, которые использовали библейский текст преимущественно в практических, пастырских целях. Начиная с эпохи Ренессанса и, в особенности эпохи Реформации, формируется единая и последовательная методология рационального, научно-критического изучения Библии[33].

Если говорить о критическом изучении Пятикнижия Моисеева, то интерес представителей данного направления в первую очередь был сосредоточен вокруг двух вопросов: вопрос авторства, а также вопрос об исторической достоверности описываемых событий.

Уже в Средние века толкователи допускали мысль о том, что Моисей не мог быть автором всего текста Пятикнижия. Древнейшие соображения по этому вопросу собрал в своем «Богословско-политическом трактате» Бенедикт (Барух) Спиноза. Он приводит и комментирует соображения еврейского богослова и экзегета Авраама бен-Меира ибн-Эзры (1093-1167 гг.), который на основании некоторых моментов книги Второзакония пытается показать, что не Моисей был автором Пятикнижия, но кто-то живший позже него. Написанное Моисеем – лишь ядро Торы. Спиноза добавляет к положениям ибн-Эзры ряд своих и приходит к выводу, что Пятикнижие в современном виде было написано в V в. до Р.Х. священником Ездрой.

Позже вопрос авторства и происхождения Пятикнижия рассматривался в рамках т.н. «документальной гипотезы». Обыкновенно ее возникновение связывают с именем французского исследователя Жана Астрюка (1684-1766 гг.). Он был одним из первых, кто начал говорить о том, что в основе текста книги Бытия лежат несколько источников, которые Моисей использовал при ее написании. Два из них самые значимые: в одном Бог именуется как Элогим (Элогист), в другом как Яхве (Яхвист). Помимо этого, исследователь выделяет еще около десяти источников.

Гипотеза Астрюка сообщила импульс дальнейшим исследовании в этом направлении. Ученые предлагали свои варианты того, кто мог бы быть автором Пятикнижия, а также из каких фрагментов оно могло бы состоять и когда и кем эти фрагменты были включены в состав библейского текста. Итог почти столетней работе подвел немецкий библеист Юлиус Велльхаузен (1844-1918 гг.). Он выделил четыре основных источника Пятикнижия: Элогист, Яхвист, Второзаконие и Священнический кодекс. Каждый документ возник, по его мнению, в определенную эпоху, последующей эпохе Моисея. Окончательный текст появился благодаря деятельности Ездры около 444 г. до Р.Х. В последующий период развития библейской критики возникали параллельные, а также альтернативные «документальной гипотезе» теории относительно времени происхождения и авторства Пятикнижия.               

Вместе с решением вопроса об авторстве и времени происхождения книг Моисея исследователи предпринимали попытки согласовать библейское повествование и те данные, которыми располагала наука их времени. По сути, речь идет о реконструкции исторической действительности, а также попытках дать рациональное объяснение описанным событиям. К слову, подобный опыт мы встречаем и в трудах древних экзегетов.

Можно вспомнить о традиции толковании на Шестоднев в трудах отцов Каппадокийцев, которые стремились применить достижения современного для них естествознания, чтобы объяснить при их помощи историю о создании мира.

Объектом исследования ученых становятся в первую очередь повествования о творении мира, допотопном человечестве, великом потопе, Вавилонской башне, истории патриархов и событиях Исхода. Все это получает оценку в свете данных современной на тот момент исторической науки, а также других вспомогательных для экзегезы дисциплин.

Рациональная критика внесла большой вклад в развитие библейской науки. Однако при этом в своих крайностях она противопоставила себя церковной традиции толкования Священного Писания. В первую очередь это проявилось в отрицание богодухновенности священного текста, игнорировании его сотериологического смысла, актуального на все времена и для каждого верующего, в формировании взгляда на библейский текст, исключительно как на исторический памятник, подлинный смысл которого доступен лишь узкому кругу специалистов.   

2.4. Отечественная библеистика

Попытка преодолеть подобные тенденции в изучении Библии были предприняты в отечественной библеистики. До возникновения богословских школ в XVII в. изучение Священного Писания на Руси и в России носило в первую очередь пастырско-просветительский характер: необходимо было решать задачи миссии, просвещения и переводов, что всегда предполагает актуализацию библейского текста для современной экзегету аудитории. Верующих знакомили с самим текстом Писания и с тем, как его понимали отцы Церкви.

С XVII в. начинается сближение русской культуры с западной. Возникают научные центры по образцу европейских университетов и в первую очередь духовных училищ. Писание начинают систематически изучать. Отечественные исследователи не были слепыми подражателями своих западных коллег. Они пытались совместить в своих трудах научный подход к изучению Священного Писания, святоотеческую традицию его осмысления.

Прекрасным примером в этом отношении являются исследования свт. Филарета (Дроздова), которого по праву считают отцом русской библейской науки. В своем толковании на книгу Бытия он демонстрирует важные принципы работы с библейским текстом, которыми (принципами) в будущем будут руководствоваться лучшие представители отечественной науки: стремление при интерпретации Писания обращаться к языку оригинала; применение в экзегезе научных методов с привлечением западных трудов; акцент на богословских аспектах Писания; верность духу святоотеческой традиции экзегезы. Результаты своей научной работы он использовал в пастырском служении, в первую очередь — в проповеди.

На тесную связь между строго научным изучением Священного Писания и его практическим применением указывал в своих трудах в середине XIX в. и профессор Московской духовной академии архимандрит Федор (Бухарев). «Он стремился сделать библеистику актуальной для религиозной и общественной жизни и подходил к Писанию не только как к памятнику или как к руководству для личного благочестия, а видел в нем путеводную звезду современности»[34]. Подобный подход мы видим в его работе «О миротворении», где комментируется повествование книги Бытия от сотворения мира и до великого потопа.

В середине XIX в. отечественные ученые знакомятся с достижениями западной отрицательной библейской критики. А потому большинство работ, посвященных Пятикнижию Моисееву, содержат в себе полемику с взглядами оппонентов. Внимание исследователей сосредоточено на вопросах авторства Пятикнижия, его единства, а также степени исторической достоверности, описываемых событий.

В первую очередь здесь необходимо упомянуть о трудах епископа Михаила (Лузина). Свою задачу он видел в том, чтобы защитить традиционный православный подход от крайностей западной науки. При этом он вдумчиво подходит к работе своих коллег, а потому вместе с критикой мы встретим в его сочинениях и признание их достижений. Все это нашло отражение в его многотомной монографии «Библейская наука», второй том которой посвящен Пятикнижию Моисееву.

Полемическим настроем ознаменован и последующий период в изучении древнейших книг Священного Писания Ветхого Завета. Большой вклад в исследование Пятикнижия внес преподаватель Московской духовной академии и профессор МГУ прот. Н. Елеонский. Он написал ряд работ, в которых отстаивал древность Пятикнижия, отмечая архаичность его языка.

Подобные цели преследовал в своих сочинениях и профессор Казанской духовной академии П. Юнгеров. В своей монографии «Общее историко-критическое введение в священные ветхозаветные книги» он довольно подробно рассматривает вопрос о происхождении Пятикнижия и авторстве пророка Моисея, опровергая западные критические теории, привлекая при этом довольно солидный научный аппарат.

Параллельно с вопросами исагогики ученые обращаются к толкованию Священного Писания. Исследования в духе времени характеризуются полемическим настроем и попыткой обосновать свою позицию, обращением к культурно-историческому контексту библейских событий. В этом отношении хотелось бы привести в пример работу Г.К. Властова «Священная летопись первых времен мира и человечества как путеводная нить при научных изысканиях». В первых трех книгах своей пятитомной монографии он комментирует события Пятикнижия с привлечением данных по истории, археологии и религиоведению Древнего Востока, давая при этом оценку мнению западных ученых. Подобные тенденции мы видим и в фундаментальной коллективной работе под редакцией профессора СПбДА А.П. Лопухина. Речь идет о 12-томной «Толковой Библии», которая издавалась в период с 1904 по 1913 год в Санкт-Петербурге.

Задача этого краткого экскурса в историю изучения Пятикнижия Моисеева не заключалась в том, чтобы указать на все значимые работы в данной области. Наша цель состояла лишь в том, чтобы выявить те тенденции, которые задавали основной вектор библейской науки. Исходя из этого, можно сделать следующие выводы.

В изучении первых пяти книг Ветхозаветного канона существовало два направления. С одной стороны, это изучение Писания преимущественно ради практических целей, а именно — разработка принципов и методов его актуализации для нужд современной экзегету общины, примеры чего мы видим в древний период существования библейской науки.

С другой стороны, это сугубо научный анализ, направленный на реконструкцию текста предполагаемого оригинала, изучение его языка, литературной организации, той исторической действительности, на фоне которой протекали события библейской истории, а также попытки объяснить то, как именно эти события могли состояться.

Если в святоотеческой экзегезе эти два направления зачастую тесно соседствуют, то в некоторых школах западной библеистики критический анализ выходит на первый план, в своих крайних проявлениях игнорируя опыт предшествующей традиции христианского толкования. Работа с текстом замыкается на себе самой, а ее результаты остаются прерогативой небольшого круга специалистов.

Что касается отечественной библейской науки, то здесь мы видим попытку вернуться к принципам святоотеческой экзегетики: совместить в своей работе с библейским текстом достижения современной науки, ее методологию, сохранив при этом верность святоотеческой традиции. На практике это выливалось в полемику ученых с мнениями радикально настроенных по отношению к церковному преданию западных исследователей относительно авторства, времени написания и единства Пятикнижия, исторической достоверности описываемых в нем событий, а также разбором мнений отцов Церкви и христианских авторов относительно того или иного места священного текста.

3. Методические рекомендации

Преподавание Пятикнижия Моисеева в духовных школах стремится следовать тем принципам, которые были выработаны отечественной библейской наукой. Однако, при этом зачастую игнорируется важный компонент, который присутствует в святоотеческой традиции экзегезы. Уделяя внимание вопросам авторства Пятикнижия, времени его написания, его особенностям как литературного произведения, а также традиции его толкования древними христианскими авторами, мы забываем сообщать слушателям навыки его применения на практике. В то время как, казалось бы, этого требует профиль «Практическая теология православия», который реализуется на бакалавриате наших духовных школах. Иными словами, акцент зачастую смещается в сторону теории, игнорируя проблему актуализации Писания для нужд современной общины, что, по сути, является одной из важнейших задач пастыря. А в случае с Пятикнижием эта проблема стоит довольно остро, ведь перед нами самый древний пласт священных книг, которые предназначались, в первую очередь, представителям совсем иной культуры и ментальности, но при этом не перестают быть значимыми и для нас. Уметь показать, в чем именно состоит значение тех событий и положений, о которых в говорится в Пятикнижии, для современности – необходимый навык, которым, на наш взгляд, должен обладать выпускник духовной школы.

Для того, чтобы развивать этот навык, в рамках курса «Ветхий Завет: Пятикнижие Моисеево» на бакалавриате Московской духовной академии студенты помимо того, что знакомятся с теоретическим материалом на лекциях, а также обсуждают наиболее проблемные вопросы и делают сообщения в рамках семинарских занятий, выполняют ряд заданий, связанных с практическим применением изученного материала. Каждое задание состоит из двух разделов: первый – актуализация; второе – оформление результатов актуализации в виде эссе.

3.1 Актуализация

Как уже было сказано выше, важная цель, которую преследовали отцы Церкви в своем толковании Священного Писания – сделать его актуальным для той общины, ради которой они интерпретировали библейский текст. Суть актуализации – донести до своих слушателей сотериологическую весть, то есть, извлечь из текста урок, касающийся того или иного аспекта духовной жизни церковного сообщества. Соответственно, студент должен научиться осмыслять наиболее значимые события и положения Пятикнижия в подобном ключе.

На практике это может выглядеть следующим образом. После обсуждения соответствующего блока текста Писания на лекции или семинарском занятии (по выбору преподавателя) студентам предлагается задание выбрать одно заинтересовавшее их событие или положение в тексте, указать на его связь с Новым Заветом, найти для него комментарий в традиции святоотеческой экзегезы и, наконец, указать на тот аспект этого события, который может быть актуален для жизни современного христианина.

Так, например, актуализация отрывка Быт. 6:2 могла бы выглядеть следующим образом (все примеры взяты из студенческих работ):

1) В Священном Писании говорится о том, что причиной потопа стали браки между «сынами Божиими» и «дочерями человеческими».

2) Святоотеческий комментарий: согласно толкованию свт. Иоанна Златоустого «сыны Божии» – это потомки Сифа, «дочери человеческие» – потомки нечестивого Каина. Грех сынов Божиих, по мысли свт. Иоанна, заключался в том, что они «побеждены были красотою и не хотели обуздать беспорядочное вожделение, но, увлекшись видом (жен), погрязли (в нечистоте), и этим беззаконием сделали себя недостойными вышнего промышления»[35]. Это мнение свт. Иоанна поддерживается и тем, что в словах «сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы» используется та же конструкция, что и в словах «и увидела жена, что дерево хорошо для пищи» (Быт. 3:6). На основании этого можно сделать вывод, что речь идет о том же греховном влечении, которое погубило прародителей.  

3) Связь с Новым Заветом: «Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою? Какое согласие между Христом и Велиаром? Или какое соучастие верного с неверным? Какая совместность храма Божия с идолами? Ибо вы – храм Бога живого, как сказал Бог: «вселюсь в них и буду ходить в них; и буду их Богом, и они будут Моим народом»» (2 Кор 6:14-16).

4) Актуализация: произошедшее актуально до сих пор. Одним из признаков развращения сердца становится его бесчувствие ко греху и неразборчивость в отношениях с внешним миром. Необходимо помнить, что, если человек впускает в свое сердце что-то недостойное Бога, Дух Божий покидает его и человек неизбежно погружаемся в пучину страстей. А потому будем хранить свое сердце в чистоте, отделяться от злого, чтобы всегда оставаться, по слову апостола Павла, «храмом Бога живого» (2 Кор. 6:16).

Важно, чтобы это задание выполнялось регулярно (можно порекомендовать до 5-7 актуализаций на одну книгу), формируя у студента навык поиска в библейском тексте универсальных закономерностей, актуальных для всех поколений верующих.     

3.2. Эссе

Результаты актуализации студенты должны уметь оформлять в виде связанного текста. Для этой цели можно предлагать задание в виде эссе. Эссе призвано научить студентов логически последовательно аргументировать свою позицию, а также актуализировать результаты своей работы. Тему эссе уместно давать по результатам семинарского занятия.

Эссе может состоять из четырех пунктов:

1) Постановка проблемы. В этом разделе студент должен сформулировать проблему, связанную с тем или иным аспектом темы, которая обсуждалась на семинарском занятии. Для того, чтобы это сделать, ему необходимо озвучить две или более противоположных точки зрения касательно, на его взгляд, наиболее острого вопроса. Например:

Исследователи Священного Писания указывают на различные причины великого потопа. Одни утверждают, что это случайный результат природных аномалий; другие, проводя параллели с древневосточной мифологией, говорят об обиде Творца на Свое творение и Его мстительности; иные считают, что причиной потопа было нечестие человека. Какое же мнение считать более предпочтительным?   

2) Тезис. В этом разделе учащийся формулирует свою позицию по данному вопросу. Тезис должен включать лишь одно положение.

Я считаю, что непосредственной причиной Великого потопа было нечестие человека.

3) Аргументация. Далее следует доказательство тезиса. Аргументы рекомендуется располагать в т.н. «гомерической» последовательности, то есть, средний, слабый, сильный.  

а) 1 аргумент: согласно вере Церкви, Бог благ, никому не мстит и не наказывает по Своему лицеприятию, но сам человек своими злыми поступками обрекает себя на погибель.

б) 2 аргумент: непосредственно перед рассказом о потопе идет повествование о браках между сифитами, которых Писание называет «сынами Божиими», и каинитами, именуемыми «дочерями человеческими». Эти союзы свидетельствуют, что благочестивый род Сифа развратился и Дух Божий покинул человеческий род, который стал «плотью».

в) 3 аргумент: наконец, говоря Ною о надвигающемся бедствии, Господь указывает на злодеяния, которыми наполнилась земля от людей (Быт. 6:13), так как «все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время» (Быт. 6:5).

4) Вывод. Вывод должен повторять тезис (возможно в иной формулировке), а также содержать актуализацию.

Таким образом, мы видим, что причиной Великого потопа стало нравственное состояние человека, который допустил зло в свое сердце, забыв о Творце. Это важно помнить и нам, поскольку мы также порой забываем о духовном, чрезмерно привязываяся к материальному. Зачастую именно от этого в нашей жизни происходит катастрофа, ведь Дух Божий отступает от нас и нашей судьбой начинает управлять слепой случай.   

Как только студенты усвоили эту простейшую логическую структуру, задание можно усложнить, а именно, предлагать учащимся определенные виды аргументов. Ниже приводится пример аргументации вышеприведенного тезиса (Я считаю, что непосредственной причиной Великого потопа было нечестие человека).

Аргументация:

а) Причина: Бог благ и не хочет человеку зла, но человек, который грешит, удаляется от Бога и таким образом сам навлекает на себя беду.

б) Противное: если бы не сам человек был причиной потопа, то пришлось бы утверждать, что Творец зол и мстителен, или же, что все происходящее с нами – случайная игра стихийных сил природы.

в) Подобие (может быть как к тезису, так и к причине или противному): это подобно тому, как маленький ребенок, убежав из дома, обрекает себя на злоключения (или: это подобно тому, как животное, отбившись от стада и пастуха, неизбежно будет растерзано хищником и т.п.)

г) Цитата: само Писание указывает на причину Великого потопа, говоря: «велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время» (Быт. 6:5). Или же: апостол Петр в своем послании прямо указывает на причину потопа: появились «наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям» (2 Петр. 3:3), «потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою» (2 Петр. 3:6).

Для того, чтобы усложнить задание, можно каждый раз предлагать студентам образ той аудитории, для которой они должны написать сочинение. Эссе может быть адресовано участникам приходского библейского кружка, своим однокашникам по семинарии, светской студенческой аудитории, инославным, неверующим и т.п.

Эссе не должно быть объемным. Студенту следует рекомендовать приводить на каждый пункт не более двух-трех предложений. Это необходимо для того, чтобы он научился «держать» тезис: последовательно доказывать одну мысль, не уклоняясь в своем рассуждение в сторону, и четко осознавать логическую связь аргументов с положением, которое он отстаивает. По мере овладения студентом этими навыками, а также теоретическим материалом курса, эссе может становиться более объемным, а вместе с тем в большей степени искусным и наукообразным.

На каждом семинаре можно выделять до 10 минут на разбор одного-двух эссе.

Выполнение подобных заданий помимо повторения теоретического материала и навыка актуализации сообщает учащимся элементарные навыки научной работы, учит последовательно и непротиворечиво излагать свои мысли, развивает их творческое мышление, снижает страх перед написанием текста. Очевидно, что решение подобной задачи, тесным образом связано с риторикой и гомилетикой, преподавание которых предполагается на последующих курсах бакалавриата.

3.3. Принципы актуализации

Перед тем, как приступать к подобной работе, от преподавателя требуется подготовить к ней студентов, побуждая их творчески осмыслять проблемные вопросы. Для этого важно разъяснить те принципы, в соответствии с которыми может строиться актуализация. Как видится, эти принципы могут быть следующими.

1) Священное Писание – это не просто исторический документ. А потому его толкование не обязательно строго научная реконструкция исторического контекста, на фоне которого произошли описываемые события, и также не выяснение до мельчайших подробностей, как именно эти события могли произойти. Для пастырских задач библейский текст уместней мыслить, как икону, которая с одной стороны исторична, так как указывает на реальный исторический прототип, но с другой символична, что допускает определенную степень условности изображения. В случае со священным текстом такая пластичность повествования обусловлена его литературными особенностями, а также тем, что порой он на человеческом языке и при помощи человеческих образов сообщает нам истины духовного порядка. Учитывая эту особенность Писания, учащийся должен научиться извлекать из него те смыслы, которые в конкретный момент его служения будут в большей степени уместны.

2) Сообщая студентам теоретический материал, необходимо делать акцент на том, что у самих христианских экзегетов древности мы порой находим противоположные мнения относительно того или иного события или положения, о котором свидетельствует текст (например, толкование Шестоднева и Пролога книги Бытия). В зависимости от своего культурно-исторического статуса, своих целей и задач, особенностей аудитории, к которой они обращались, отцы извлекали из Писания смыслы, которые были уместны именно в данной конкретной ситуации.   

3) Необходимо также при этом делать акцент на том, что несмотря на многообразие интерпретаций одного и того же события или положения, в святоотеческой экзегезе существуют определенные пределы, которые ограничивают произвол толкований и герменевтический релятивизм. Как видится, эти границы могут быть следующими:

а) признание историчности описываемых событий (все, о чем говорит священный текст действительно состоялось как исторический факт несмотря на то, что порой мы не можем сказать в мельчайших подробностях и деталях о том, как именно этот факт состоялся);

б) не противоречие толкований вере (догматике) Церкви;

в) не противоречие толкования этике (нравственности) Церкви;

г) не противоречие мистическому опыту Церкви;

д) сотериологичность толкования.     

Итак, целью курса «Ветхий Завет. Пятикнижие Моисеево» является, на наш взгляд, не просто сообщение студентам суммы теоретических знаний по исагогике, герменевтике и истории его интерпретации, но также формирование у них умений и навыков использования этого текста для нужд вверенной им общины. Учащихся необходимо приучать к мысли, что даже такой древний текст, как Пятикнижие Моисеево, – не просто музей, хранилище древних артефактов, но живое слово Божие, обращенное ко всем поколениям верующих.

Bibliography

Источники

Агада. Большая книга притч, поучений и сказаний [Электронный ресурс]. URL: https://religion.wikireading.ru/hGq48I7slW.

Библейские комментарии Отцов Церкви и других авторов I-VIII веков. Т. 2. Тверь, 2005.

Галаха [Электронный ресурс]. URL: http://chassidus.ru/library/halacha/kitzur_shamir/081.htm.

Ефрем Сирин, прп. Творения: в 8 т. СТСЛ., 1995. Т. 8.

Иоанн Златоуст, свт. Беседы на книгу Бытия. Т.1. М., 1993.

Кирилл Александрийский, свт. Глафиры. М., 2001.

Eustathius. De engastrimytho contra Origenem. Florence, 1989.

Gregorius Nyssenus. De vita Mosis. Paris, 1968. (SC 1).

Hilarii Pictaviensis. Tractatus Mysteriorum. Paris, 1947. (SC 19).

Literature

Балаховская А.С. Раннехристианская и византийская экзегетика // Иоанн Златоуст как экзегет. М., 2008.

Брек И., свящ. Православие и Библия сегодня. [Электронный ресурс]. URL: http://aliom.orthodoxy.ru/arch/011/011-bible.htm.

Ванхузер К. Искусство понимания текста. Черкассы, 2007.  

Гадамер Г. Истина и метод. М., 1988.

Гурьев П. Феодор, епископ Мопсуестский. М., 1890.

Десницкий А.С. Введение в библейскую экзегетику. М., 2011.

Добыкин Д.Г. Православное учение о толковании Священного Писания: лекции по библейской герменевтике. СПб., 2016.

Мень А., прот. Библиологический словарь. Т.3. М., 2002.

Нестерова О.Е. Allegoria pro Typologia. М., 2006.

Савваитов П. Православное учение о способе толкования Священного Писания. СПб., 1857.

Саврей В.Я. Александрийская школа в истории философско-богословской мысли. М., 2006.

Шпет Г.Г. Мысль и слово. Избранные труды. М., 2005.

Breck J. Orthodox Principles of Biblical Interpretation // St. Vladimir’s Theological Quarterly, 1996. № 1&2 (40). P. 77-94.

Breck J. The power of the Word in the Worshiping Church. New York, 1986.

Brown R. The problem of the Sensus Plenior // Ephemerides Theologicae Lovanienses, 1967. № 43. P. 460-469.   

Brown R. The Sensus Plenior of Sacred Scriptures. Baltimore, 1955.

Grant R., Tracy D. A Short History of the Interpretation of the Bible. London, 1984.

Lasor S. Prophesy, Inspiration, and Sensus Plenior // Tyndale Bulletin, 1978. № 29. P. 49-60.

Schneiders S. IHM, Faith, Hermeneutics, and the Literal Sense of Scripture // Theological Studies, 1978. № 4 (39). P. 719-736.

Young F. Biblical Exegesis and the Formation of Christian Culture. Cambridge. 1997.

Энциклопедии и справочники

Православная энциклопедия. Т. 11. М., 2006.

Kannengiesser Ch. Handbook of Patristic Exegesis: in 2 vol. Brill, Leiden, Boston, 2004.Vol. 2.

---

[1] Галаха [Электронный ресурс]. URL: http://chassidus.ru/library/halacha/kitzur_shamir/081.htm (дата обращения 10.12.2021).

[2] Агада. Большая книга притч, поучений и сказаний [Электронный ресурс]. URL: https://religion.wikireading.ru/hGq48I7slW (дата обращения 10.12.2021).

[3] Добыкин Д.Г. Православное учение о толковании Священного Писания: лекции по библейской герменевтике. СПб., 2016. С. 86.

[4] По словам В.Я. Саврея, «иудео-эллинисты» преследовали троякую цель используя практику аллегорического толкования священного текста: 1) выразить эллинскую философию «буквами Священного Писания»; 2) понять свою собственную религию на уровне философских обобщений; 3) усилить апологетическую и миссионерскую работу» (Саврей В.Я. Александрийская школа в истории философско-богословской мысли. М., 2006. С. 158). О.Е. Нестерова указывает еще на одну немаловажную причину – потеря актуальности предписаний иудейского закона (установлений и запретов) для самих иудеев, оказавшихся в иных культурно-исторических условиях (см. Нестерова О.Е. Allegoria pro Typologia. М., 2006. С. 112).

[5] Kannengiesser Ch. Handbook of Patristic Exegesis: in 2 vol. Brill, Leiden, Boston, 2004.Vol. 2. P. 189.

[6] Балаховская А.С. Раннехристианская и византийская экзегетика // Иоанн Златоуст как экзегет. М., 2008. С. 161. См. также: Гурьев П. Феодор, епископ Мопсуестский. М., 1890. С. 4. Ф. Янг утверждает, что это было наследием античной школьной традиции, которая уделяла много внимания работе с текстом. Эта традиция опиралась на два принципа, τὸ μεθοδικόν и τὸ ἱστορικόν. «Детали текста изучаются одна за другой. Объем комментариев колеблется от вопросов, касающихся альтернативного прочтения, до таких проблем как подбор правильной пунктуации и соответствующих конструкций предложения. Вопросы перевода и этимологии, объяснение иностранных слов, внимание к метафоре и оборотам речи… Все это – μεθοδικόν… Затем они исследуют последовательность мысли, сверяют текст с другим текстом, рассматривают материал, относящийся к историческому контексту, часто используют другие библейские тексты, чтобы поместить отрывок, вызывающий сомнения, в соответствующий ему контекст. Здесь они говорят об ἱστορία… Как экзегетическая школа они стремились выявить основную идею, заключенную в словах и стиле текста. Большое значение для них имеет ἀκολουθία – последовательность аргументации или повествования. Также они обсуждали жанр» (Young F. Biblical Exegesis and the Formation of Christian Culture. Cambridge. 1997. P. 171, 172).  

[7]Schneiders S. IHM, Faith, Hermeneutics, and the Literal Sense of Scripture // Theological Studies, 1978. № 4 (39). P. 721.

[8] Однако это отождествление делается нами условно. Не все экзегеты, используя ИФМ, ставили перед собой задачу прояснить то, о чем хотел сказать исторический, литературный, автор. С большей долей уверенности это можно говорить о представителях антиохийские экзегезы, в особенности о Диодоре Тарсийском и Феодоре Мопсуестийском, которых даже называют «первыми учеными библеистами». Однако, такое сложно сказать, например, об Оригене, для которого «повествовательный критицизм был определенной техникой для разоблачения камня преткновения в букве текста с тем, чтобы спровоцировать исследование того, что символизирует повествование» (Young F. Biblical Exegesis and The Formation of Christian Culture. Cambridge, 1997. P. 183, 184). Трактат свт. Евстафия Антиохийского «О Чревовещательнице. Против Оригена» является в этом отношении прекрасной иллюстрацией. На его страницах свт. Евстафий упрекает Оригена за то, что тот, хотя и применяет историко-филологический анализ на уровне «буквы» Писания, делает это в угоду своим идеям, что, по сути, сродни аллегорическому толкованию (см. Eustathius. De engastrimytho contra Origenem 21.1:1-5).

[9] Подробно об этом см. Breck J. The power of the Word in the Worshiping Church. New York, 1986. P. 51, 75; Schneiders S. IHM, Faith, Hermeneutics, and the Literal Sense of Scripture // Theological Studies, 1978. № 4 (39). P. 719-736; Lasor S. Prophesy, Inspiration, and Sensus Plenior // Tyndale Bulletin, 1978. № 29. P. 49-60.

[10] «Истолкование, – пишет о. Иоанн, – так же, как и написание библейских книг, – синергичное, совместное действие, в котором вдохновительная активность Духа ведет и просвещает разум читателя или слушателя. Отсюда молитва перед чтением Евангелия в византийской литургии: «Воссияй в сердцах наших, Человеколюбче Владыко, Твоего богоразумия нетленный Свет, и мысленныя наша отверзи очи, во евангельских Твоих проповеданий разумение…»» (Брек И., свящ. Православие и Библия сегодня. [Электронный ресурс]. URL: http://aliom.orthodoxy.ru/arch/011/011-bible.htm (дата обращения: 10.12.2021)).

[11] См. Breck J. Orthodox Principles of Biblical Interpretation // St. Vladimir’s Theological Quarterly, 1996. № 1&2 (40). P. 78.

[12] Иоанн Златоуст, свт. Беседы на книгу Бытия. Т.1. М., 1993. С. 14.

[13] Гадамер Г. Истина и метод. М., 1988. С. 448, 449.

[14] Там же. С. 450, 451.

[15] Schneiders S. IHM, Faith, Hermeneutics, and the Literal Sense of Scripture// Theological Studies, 1978. № 4 (39). P. 731.

[16] Ванхузер К. Искусство понимания текста. Черкассы, 2007. С. 470.

[17] Ефрем Сирин, прп. Творения: в 8 т. СТСЛ., 1995. Т. 8. С. 114.

[18] См. Brown R. The Sensus Plenior of Sacred Scriptures. Baltimore, 1955; Brown R. The problem of the Sensus Plenior // Ephemerides Theologicae Lovanienses, 1967. № 43. P. 460-469.   

[19] Такой перевод предлагает Православная энциклопедия (см. Православная энциклопедия. Т. 11. М., 2006. С. 388).

[20] Цит. по: Schneiders S. IHM, Faith, Hermeneutics, and the Literal Sense of Scripture // Theological Studies, 1978. № 4 (39). P.724, 725.

[21] Schneiders S. IHM, Faith, Hermeneutics, and the Literal Sense of Scripture // Theological Studies, 1978.№ 4 (39). P. 726.

[22] Ванхузер К. Искусство понимания текста. Черкассы, 2007. С. 470.

[23] См.: Нестерова О.Е.Allegoria pro Typologia. М., 2006. С. 147, 148.

[24] Gregorius Nyssenus. De vita Mosis 2.73:4, 5.

[25] Там же. 2.74:5-13.

[26] Там же. 2.76:10-13.

[27] Савваитов П. Православное учение о способе толкования Священного Писания. СПб., 1857. С. 21.

[28] Шпет Г.Г. Мысль и слово. Избранные труды. М., 2005. С. 460.

[29] Grant R., Tracy D. A Short History of the Interpretation of the Bible. London, 1984. P. 62.

[30] Библейские комментарии Отцов Церкви и других авторов I-VIII веков. Т. 2. Тверь, 2005. С. 102.

[31] Кирилл Александрийский, свт. Глафиры. М., 2001. С. 40.

[32] Hilarii Pictaviensis. Tractatus Mysteriorum 19:73, 74 / Brisson J.-P., ed. Paris, 1947.

[33] См. Десницкий А.С. Введение в библейскую экзегетику. М., 2011. С. 111-112.

[34] Мень А., прот. Библиологический словарь. Т.3. М., 2002. С. 65.  
[35] Иоанн Златоуст, свт. Беседы на книгу Бытия. Т.1. М., 1993. С. 205.  

The MThA Press Office/Study Committee of the Russian Orthodox Church