«Наступило время, когда монахи должны больше помогать миру». Интервью с главным редактором портала «Богослов.Ru» епископом Сергиево-Посадским и Дмитровским Кириллом

Почему сейчас монастыри вовлечены в решение проблем общества? Как финансируются обители? Чему монахи и миряне могут поучиться друг у друга? Есть ли перспективы в развитии ученого монашества и что сможет решить проблему лжестарчества? Ответы на эти и другие вопросы — в интервью главного редактора портала «Богослов.Ru», наместника Свято-Троицкой Сергиевой лавры, ректора Московской духовной академии епископа Сергиево-Посадского и Дмитровского Кирилла.

Владыка, роль монахов и монастырей в Церкви менялась от века к веку. Если взять настоящий момент, какова задача монастырей по отношению к Церкви, обществу, стране?

Главная задача монастырей — по-прежнему молитвенное предстояние Богу. Как говорил преподобный Паисий Святогорец, монахи — это радисты, они вызывают особую помощь, которую не вызовет солдат, сидящий в окопе (окоп здесь — аналог мирской жизни со всеми ее обязательствами и тяготами).

Иногда говорят: монахи в монастыри сбежали от проблем, лучше бы помогали людям. Однако монахи молятся не только за себя, но и за весь мир! Преподобный Сергий Радонежский был примером сочетания молитвенного подвига и небезразличия к тому, что происходит в обществе. Что бы было с нашей Родиной в XIV веке, если бы не преподобный Сергий и его активная общественная позиция, походы к князьям? В то же время у каждой эпохи свои особенности. Тот же старец Паисий отмечал, что сейчас время, когда активность монашествующих по отношению к жизни всей Церкви и общества должна быть выше.

Святейший Патриарх Кирилл много говорит о значении монашества в деле просвещения народа, в деле духовного окормления, о том, что монастыри должны быть вовлечены в решение проблем, которые есть в обществе, — в просвещение, в воспитание детей и молодежи. Но все это невозможно, если монахи оторвутся от молитвенного делания. Все-таки духовная сила, некая «инаковость» жизни должна быть засвидетельствована в их внутреннем опыте. Иначе люди скоро поймут, что монашествующие не имеют личного опыта предстояния пред Богом и самопознания, исходя из которого они и могут что-то подсказать другим, дать духовное, душеспасительное наставление.

А каково участие Троице-Сергиевой Лавры в тех сферах общественной жизни, о которых Вы упомянули?

В первую очередь у нас большая молитвенная деятельность, которая выражается в непрестанном служении молебнов, суточного круга богослужений и Божественной литургии. Причем мы сейчас умножаем число Литургий, ввели праздничную службу в 9:30, чтобы люди после трудной рабочей недели могли приехать с детьми.

Для детей у нас в целом много всего организовано: военно-патриотический клуб «Пересвет», воскресная школа при Московской духовной академии, воскресные школы при подворьях, мастер-классы в свечной и керамической мастерских. Есть школы и гимназии, учрежденные Лаврой.

Мы окормляем военных в Сергиево-Посадском филиале госпиталя имени А. А. Вишневского — в основном силами Черниговского скита, но в последнее время подключили и братию самой Лавры. Братья исповедуют, причащают, поддерживают людей, которые ранены и телесно, и психологически. Это, конечно, непростая работа.

Ездят наши иеромонахи и в больницы Донецка: по два человека на две недели. Это также служение раненым, направленное на то, чтобы они нашли духовные опоры, которые помогут им потом, в мирной жизни. У них после физической битвы начинается еще битва духовная: как не пасть духом, остаться в обществе, найти себя, не стать инвалидом в изначальном смысле слова (invalidus — «бессильный»).

Есть у нас социальная служба, которая ведет многоплановую работу. С помощью местных чиновников и благотворителей скоро должна начать работу благотворительная столовая для неимущих.

Направлений деятельности много, и здесь мы продолжаем еще дореволюционную традицию.

Как удается сочетать эту обширную работу с внутренним монашеским деланием, с присутствием братии на богослужениях? От старых насельников Лавры приходилось слышать, что раньше, несмотря на послушания, все монахи собирались на Литургию и вечернее богослужение в будние дни, а сейчас там «только дежурные».

Баланс внутреннего и внешнего в жизни монаха — непростая тема. Бывают разные характеры, разные призвания даже внутри самого монастыря: кто-то более склонен к уединению, кто-то имеет способность сочетать молитву с общественным служением. Присутствие братьев не только на праздничных, но и на будних службах — важная часть монашеского делания, наряду с келейной молитвой. И здесь нам есть над чем работать. Бывает, что у человека годами перекос либо в сторону общественной деятельности, либо в сторону келейного пребывания, и не так легко побудить его переосмыслить свое существование. Но если насильно выгнать на молитву, сработает пословица «невольник — не богомольник». Будем просить преподобного Сергия, чтобы он помог этот вопрос разрешить достодолжным образом!

Хотелось бы поговорить о такой проблеме, как интернет. В Сети присутствует довольно много монашествующих, часть из них весьма активны, хотя, казалось бы, монашество и пребывание во Всемирной паутине — не очень совместимые понятия. Как Вы смотрите на эту проблему?

Да, из-за интернета можно, как говорится, быть в келии как в миру. В тоже время на многих послушаниях в наше время интернет просто необходим.

Здесь вспоминаются слова святого Василия Великого, который говорил: «Добро от зла отличается мерой». И эта мера — разная для разных монахов на разных стадиях духовной жизни.

Есть монастыри, где смартфоны пытаются полностью запретить, но это нередко приводит к тому, что монахи начинают жить в своеволии: могут сдать одни телефоны, а взамен приобрести другие. А это нарушение фундаментального монашеского принципа — послушания.

Мы обсуждали этот вопрос на совете со старшей братией Лавры и пришли к выводу, что здесь повышается зона ответственности каждого за себя, чтобы не приходилось вести «расследования», кто сколько сидит в телефоне и что там смотрит.

Идеальный вариант — когда монашествующие сами максимально отказываются от использования смартфонов (бывают те, кто взамен заводит простой кнопочный телефон), потому что почувствовали, что излишнее погружение в какую-либо тему через интернет возвращает их к мирской жизни. Молодым, начинающим инокам порой нужно помочь — запретить и забрать телефон. Но с развитием технологий проблема будет вставать перед нами с большей и большей остротой. Будем решать ее, призывая на помощь наших преподобных угодников Радонежских.

Люди часто интересуются, на что живут монастыри. Например, Троице-Сергиева лавра. Это господдержка, благотворительность, доходы от монастырских производств, пожертвования паломников?

Зная положительное отношение государства к Церкви, люди удивляются, когда узнают, что государство не содержит храмы и монастыри. Однажды моя знакомая с удивлением сказала: «Так вы, оказывается, на самовыживании! А мы-то думали…» Господдержка, конечно, есть, но не везде и не всегда. Конкретно в Троице-Сергиевой Лавре она достаточно большая — в частности, очень значительные государственные средства вложены в ремонт инженерных сетей на территории Лавры.

Есть помощь благотворителей, которые помогают нам реставрировать соборы, братские корпуса. Особенно благодарны мы людям, входящим в Попечительский совет Лавры и Академии, созданный по благословению Святейшего Патриарха Алексия II в 2001 году и возглавляемый нынешним Предстоятелем Русской Церкви. Святейший Патриарх Кирилл возглавил и недавно созданный, согласно указу Президента Российской Федерации, Фонд развития Сергиева Посада. Последний призван улучшить экологию города, развить его инфраструктуру как своеобразного ожерелья вокруг святой Лавры. А Попечительский совет собрал людей доброй воли для помощи в решении внутренних проблем обители.

Текущие расходы Лавры — коммунальные платежи, зарплатный фонд для трудящихся в лавках и храмах — во многом обеспечивают средства, которые жертвуют наши паломники. Мы им за это также особенно благодарны. Жить на пожертвования — это обычная для истории монастырей практика.

Есть, конечно, и свои производства. У нас хорошо развита келарская служба, золотошвейные и другие мастерские. Постепенно работаем над оптимизацией их работы. Здесь большая благодарность специалистам из Росатома, которые помогают нам осваивать так называемые бережливые технологии (философия в менеджменте, смысл которой — создавать большую ценность для потребителя за счет меньших усилий компании. — Прим. ред.), используемые на больших светских производствах.

Эти бережливые технологии по большому счету возвращают нас к тому, что хранилось в монастырской традиции, но с большей детализацией. Современное производство более технологично по сравнению с тем, что было в Средние века. Поэтому нам не грех поучиться у светских людей и постараться это передать нашим сотрудникам как особый подход к труду и самой жизни. Для христианина очень важно не только искать возвышенных духовных состояний, которые, по Промыслу, даются человеку Богом нечасто, но и умение продумать свою жизнедеятельность в деталях, не оставляя это просто «на авось».

Вы являетесь не только наместником Троице-Сергиевой лавры, но и ректором Московской духовной академии. Поэтому хотелось бы спросить про ученое монашество — можно ли выделить его как отдельную категорию в наши дни?

Ситуация сейчас менее поляризованная, чем до революции, но все-таки ученое монашество есть. Это люди, которые не просто получили образование, но активно участвуют и в преподавании, и в научной деятельности. В Троице-Сергиевой лавре есть братья, которые не преподают, но занимаются научной деятельностью, защищают научные работы. Есть те, кто, будучи насельником Лавры, преподает и занимается разработкой новых учебных курсов.

Сейчас ученое монашество несет большую ответственность за то, чтобы сохранить Предание Церкви, выразить его современным языком, помочь воспитать будущих священников, которые поведут десятки, а то и сотни людей, — ведь в нашу информационную эпоху один человек может влиять через интернет на огромную аудиторию.

Получается, сейчас ученое монашество — это скорее отдельные люди. А возможна ли у нас модель институционального ученого монашества, как в Римско-Католической Церкви? Например, монастырь, который занимается исключительно переводами кого-нибудь из святых отцов.

Возможно, мы к этому придем. Пока это довольно сложно: сейчас, в отличие от 1990-х годов, в монашество приходит немного людей. Случается так, что человек долго учится, становится специалистом в своей области, но потом нужда церковной действительности требует его служения в качестве архиерея или представителя какой-то синодальной структуры, а это сложно совмещать с научной работой (хотя некоторым, наиболее талантливым, удается).

Такая ситуация связана, на мой взгляд, с тем, что наша Церковь все еще переживает период экстенсивного развития. Если рассмотреть послесоветский период церковной жизни, то первой волной здесь прошло возрождение храмов и монастырей, просвещение народа. Вторая волна — попытка эффективно устроить большие церковные структуры; и монастыри, и благочиния, и епархии сейчас гораздо масштабнее, чем в советское время. Третья волна, я думаю, должна быть ориентирована на внутреннее развитие отдельных монастырей, приходов, учебных заведений и в том числе на развитие богословской науки.

Сейчас в проекте разработки находится монашеский устав духовной школы, который рано или поздно, я думаю, усовершенствуется и, даст Бог, реализуется. Тогда возможно будет появление монашеских научных коллективов, члены которых могли бы работать по принципу синергии, когда один плюс один — это уже не два, а больше. Надеюсь, что это, даст Бог, наше будущее.

Возможно ли занятие богословием как духовное делание? Какие в этом опасности, почему порой происходят обратные вещи — люди, погружаясь в теологию, отпадают от Церкви?

Совершенно точно возможно! Даже среди преподавателей Московской духовной академии можно назвать таких людей. Например, Алексей Иванович Сидоров, Константин Ефимович Скурат были людьми с большим духовным багажом, в чем-то их жизнь даже приближалась к старческому служению. Не говоря уже об их энциклопедической образованности и глубоком проникновении в тайны богословия.

Однако и опасности в занятиях богословием есть. Святой Григорий Богослов говорит: «Можно любомудрствовать не всегда, не перед всяким и не всего касаясь, но должно знать: когда, перед кем и сколько». Одно дело — память о Господе, о домостроительстве нашего спасения, соотнесение своей жизни с тем, что говорит Господь. Это задача каждого христианина. Углубляясь же в богословские понятия, не имея при этом достаточно страха Божия и хотя бы некоторой степени духовной чистоты, человек может сильно повредиться. Через гордость ума на нем может сбыться слово апостола Павла: «Знание надмевает, а любовь назидает» (1 Кор. 8:1). А здесь уже конец всякого богословия: что может говорить человек о Боге, если он пребывает в состоянии надмения?

Для богослова, конечно, нужна еще большая степень страха Божьего, чем для обычного человека. Но я хотел бы сказать, что в некотором смысле нам сейчас богословствовать легче: о Боге, о Троице, о Христе, о двух природах во Христе все самое главное сказано и утверждено Вселенскими соборами. Наша эпоха требует слова о человеке, о том, как должен человек, будучи христианином, соотносить себя с богооткровенным учением. Здесь тоже нужно иметь страх Божий, но зона опасности несколько меньше, хотя цена ошибки все равно немалая: если не имеешь страха Божия, можно людей дезориентировать. Также нельзя забывать и о том, что человек как образ Божий тоже несет в себе свойство непознаваемости, невозможно его «разложить по полочкам».

Многие современные христиане смущаются тем, что большинство богословских, аскетических текстов, которые предлагают в Церкви мирянам, написаны монахами для монахов, причем зачастую очень давно. Люди пытаются что-то применить к своей жизни — получается плохо, а на некоторые вопросы ответов в этих безусловно великих текстах и вовсе не находят.

Проблема такая есть, и она связана в том числе с информационной средой: раньше людям аскетические монашеские тексты в таком количестве были просто недоступны. Сейчас любой мирянин, послушник или инокиня, прочитав их, может возложить на себя определенные «подвиги», ни с кем не посоветовавшись. Это действительно приводит к нехорошим результатам. Поэтому в XIX веке святитель Игнатий (Брянчанинов) сформулировал мысль о том, что надо читать то, что соответствует нашему образу жизни. Конечно, «Лествица» преподобного Иоанна Лествичника была излюбленным чтением нашего народа, но это было время, когда в семьях жили лучше, чем сейчас живут в монастырях!

Также надо помнить, что душа наша «по природе христианка», и многие проблемы одинаковы для мирянина и для монаха. Думаю, что сейчас этого общего даже больше, чем раньше, потому что в древности были великие подвиги, а сейчас, по мысли многих подвижников, великих подвигов не предписано не только мирянам, но и монахам. Мирянин может почерпнуть много полезного из монашеской литературы, но с аккуратностью и рассуждением. Допустим, память смертная. Еще в Ветхом Завете сказано: «Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь». Памятование о смерти отрезвляет любого человека, другое дело, что оно может иметь разные меры глубины.

Сейчас надо чаще напоминать людям о том, что они прежде всего сами несут ответственность за себя, для того им разум и дан. Был такой интересный случай. Иеромонах Серафим (Роуз), который жил в США и написал много просветительской литературы, окормлялся у святого Иоанна Шанхайского. Однажды он пытался у него для монастырского журнала согласовать все содержание, а святитель ему сказал: «Сейчас у меня нет времени и возможности все контролировать. Вы основы знаете. Старайтесь сами понять, что надо публиковать, а что не надо». Вообще-то парадоксальный совет для монастырской традиции послушания! Но я думаю, его можно расширить на всех современных людей. Многие ведь мечтают о духовном окормлении, чтобы снять с себя ответственность. И наверное, на любом уровне совершенствования, если есть возможность, лучше посоветоваться с кем-то более опытным. Однако часто такой возможности нет, даже в монастыре. Ты сам должен решить, читать это или не читать, смотреть это или не смотреть, ты не можешь обо всем спрашивать. Значит, должно вырастать чувство ответственности, которое может даже стать стимулом для углубления в духовной жизни. К сожалению, постоянно прибегая за советом, люди часто несколько расслабляются.

А как быть с лжестарчеством? Например, недавняя история со Среднеуральским женским монастырем. Почему такое произошло и что сделать, чтобы подобного не происходило в будущем?

Это как раз вопрос внешнего и внутреннего развития. Не знаю всех подробностей, но говорили, что монастырь этот развивался бурно — и в плане строительства, и в плане увеличения числа сестер. Наверное, где-то этот внешний бурный рост (что сейчас как раз не так часто бывает, в отличие от 1990-х и начала 2000-х) стал своеобразным «обманом зрения». А стоило все же поглубже проверить: какие идеи лежат в основе такой популярности?

Характерно, что почти все ложные направления, которые возникали у нас, начиная с перестройки, были связаны с жесткой критикой церковной иерархии — Патриарха, Синода, Синодальной богословской комиссии и так далее. А как «старец» может учить послушанию, если он сам находится в непослушании? Это и есть «лакмусовая бумажка» подлинного старчества. Большая проблема для архиереев такие ситуации, и порой, чтобы разрешить их, нужно буквально чудесное вмешательство Божие.

Мне кажется, что об этом надо чаще говорить. Подчас мы, может быть, стесняемся и хотим обходить неприятные истории. Но чтобы избежать повторения таких ситуаций (а если уклоняется куда-то священник, за ним уклоняется обычно и паства), надо до людей доносить, какие ошибки были сделаны, почему люди попали в такое заблуждение. Конечно, апостол Павел говорит: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор 11:19), но все-таки «на самотек» такие ситуации отпускать нельзя.

Может, об оптимистичном? Сколько человек в этом году постригается в Лавре и в Академии?

В Лавре — трое в мантию и трое в иночество. В Академии готовилось двое, но выходит на постриг только один.

Дело в том, что другой студент, который мог бы постригаться, принял интересное решение: будучи уже по стажу учебы готовым к мантийному постригу, он захотел пройти через послушничество в Лавре. Ведь при постриге студента ему засчитываются за послушничество годы обучения и послушания в духовной Академии. Таким образом, он откладывает свой постриг на несколько лет из благоговения к монастырской традиции. Это интересный пример, который, возможно, поможет сгладить некоторые противоречия между Академией и монастырем и кого-то вдохновит поступить так же.

Можно ли сказать, что сейчас постриг принимает пусть и меньше людей, чем 20–30 лет назад, но они делают выбор осознаннее?

Да, можно так сказать. Дай Бог, чтобы их было еще больше, и они были еще осознаннее. Дай Бог, чтобы у нас вообще было больше и мирян, и монахов, преданных нашей Матери Церкви, верных святоотеческой традиции, готовых к самоотверженным трудам на разных поприщах во славу Божию и на благо нашей Родины!

Беседовали священник Анатолий Колот и Мария Хорькова

Source: Bogoslov.ru