Епископ Феодорит: «Высокая нравственность — профессиональное качество священнослужителя»

К своему юбилею ректор Московской духовной академии епископ Звенигородский Феодорит поделился воспоминаниями о жизненном пути.

Владыка, позвольте еще раз Вас поздравить с памятной датой Вашей жизни — 40-летием со дня рождения. Не секрет, что студенты всегда живо интересуются личностью своего ректора, тем более недавно назначенного. А потому, если позволите, в этом интервью хотелось бы подробнее поговорить именно об основных этапах Вашей жизни. Владыка, расскажите, пожалуйста, о себе и о своем пути к вере.

Я родился в Рязанской области, рядом с городом Скопин. К вере я пришел достаточно рано: мне было почти 12 лет, когда я стал ходить в храм. К этому времени рядом с нашим поселком открылся храм, и у меня появилась возможность самостоятельно ходить до него пешком. До этого времени единственный храм был достаточно далеко, и родители, соответственно, не могли отпускать меня одного. Но я всегда, сколько себя помню, интересовался темой веры и религии. Даже когда не ходил в храм, с живым интересом слушал рассказы своей бабушки об Иисусе Христе, правда всё это воспринимал по-своему, по-детски, и многие вещи понимал, конечно, не совсем правильно.

Помню такой эпизод из детства. В детском саду у нас была воспитательница Валентина Митрофановна. Очень верующий человек. Но она никогда это не афишировала. За ее доброту мы ее очень любили. Однажды мы, мальчишки, никак не хотели заходить после прогулки обратно в здание, хотя она настойчиво звала нас. Помню, была осень, и мы играли и валялись в листьях. Девчонки, самые дисциплинированные, окружили Валентину Митрофановну, и она им что-то рассказывала. Потом и мы, наконец, зашли. Воспитательница нас наказала следующим необычным образом. Она сказала: «Я кое-что интересное рассказывала девочкам, а вам в наказание этого не расскажу». Мы были заинтригованы и нашли болтливую девчонку, которая всё рассказала, но по-своему. Немного приврала. Она сказала, что некие цыгане поймали одного Человека и пригвоздили Его к дереву. Мне тогда было очень жалко Этого Человека, но я тогда еще не знал, Кто это на самом деле. Речь, конечно же, шла об Иисусе Христе. Хотя, по-моему, эта девочка всё же упомянула, что это был Боженька. Таково одно из первых моих восприятий христианского учения, потому что до этого у нас в семье об этом вообще не говорили. 

Я стал интересоваться, стал спрашивать бабушку, и она уже начала рассказывать содержание Евангелия. Более осознанный выбор я сделал тогда, когда стал ходить постоянно в храм, где вскоре меня приметил местный священнослужитель. Он пригласил в алтарь, и я с 11 лет стал пономарем в храме. С той поры, с 11 лет, я не сомневался, что буду только священнослужителем. Вот так я пришел к вере.

Скажите, а кто повлиял на Ваше решение поступать в семинарию?

Когда я начал ходить в храм, то стал много нового узнавать о церковной жизни и о Церкви в целом. В том числе я узнал и о том, что для того, чтобы стать священнослужителем, нужно обязательно окончить духовное учебное заведение. В Рязани тогда действовало уже Рязанское духовное училище, и я всем сердцем туда стремился. Когда я еще учился в школе, произошла такая история.

Мой друг Константин Гусаров, ныне протоиерей и настоятель моего родного храма в селе Корневое, где мы начинали свое церковное служение, был старше меня на 2 года и, окончив школу, он поступил в Рязанское духовное училище. Я же окончил девять классов. А как вы знаете, после девяти классов можно было дальше поступить в какое-либо учебное заведение получать профессиональное образование. Тогда священник того храма, где я пономарил, сказал: «А не поступить ли тебе после 9 класса в духовное училище? Тем более что Рязанский митрополит Симон сказал непременно предложить тебе этот вариант». Я, конечно же, загорелся этой идеей, потому что к тому времени уже пять лет пономарил, вел очень активную церковную жизнь и, естественно, сильно желал учиться в духовном учебном заведении. А тут еще и сам владыка Симон, перед которым мы все благоговели, пригласил меня учиться. Но родители были против. Так что маме пришлось тайно встретиться с супругой нашего настоятеля, матушкой Татьяной, и просить ее, чтобы та отговорила меня поступать сразу после 9 класса. Она хотела, чтобы я закончил полноценно школу.

Сейчас я, конечно, благодарен маме за этот шаг. Я смирился и не стал сразу поступать. Хотя родители уважали мой выбор, и если бы я настоял на своем, то так бы в итоге и сделал. Но меня отговорил от скоропалительного решения и сам священник. Он сказал, что всё успеется, но для начала необходимо получить полное среднее образование, а там — как сам пожелаю. Эта история свидетельствует о том, насколько сильнó у меня было желание поступить в духовное учебное заведение. У меня не было каких-то мук выбора, потому что к тому времени, к 17 годам, я уже был полностью погружен в церковную жизнь. Выбор был сделан уже давно.

Как и все неофиты, я тогда был очень принципиален относительно всего того, что касалось внешнего обрядового благочестия, так что мои родители волновались за мое здоровье. Им было в диковинку то, что я строго постился в среду и пятницу. Особенно переживала мама — не знала, что готовить, а Великим постом и вовсе была в шоке. Переживали, что я соглашался ночами читать псалтирь над усопшими. Ведь утром в школу.

Моя семья — сестра, отец и мать — была мало церковной. Сейчас, конечно, они более воцерковленные люди. Но тогда никто не соблюдал постов, каких-то молитвенных правил, и мне в семье приходилось всё это делать одному. У меня была небольшая комнатка. Я никогда не навязывал семье свое религиозное чувство. Даже старался незаметно совершать свое молитвенное правило — не хотел стеснять этим своих родителей. Мне казалось, что им некомфортно, оттого что кто-то рядом молится.

Как Вы почувствовали в себе пастырское призвание и как Вы его определяете?

Неся послушание в храме, я стремился, конечно, к тому, чтобы впоследствии стать священнослужителем, совершать Таинства нашей Церкви, проповедовать. Было и такое: когда я оставался один в храме, я с солеи проповедовал один в пустой храм. Когда был помладше, мы с другом «служили». Я за дьякона, он, как старший по возрасту, за священника. Искусно «орудовали» кадилом. Очень дорожили правом носить стихарь и мечтали о подряснике. Много читали из того, что было тогда доступно (книг было немного). Я особенно любил читать жития святых. Увлекались церковным пением и уставом. К 13 годам уже многие чинопоследования мы, пономари, знали наизусть: отпевание, молебны и т.д. Передо мной никогда не стояло острого вопроса: быть или не быть пастырем. Я к этому шел естественно. Такое сильное желание пастырства, пожалуй, и было проявлением моего призвания. Это обо мне.

Что касается вопроса, как вообще определить, есть ли у человека пастырское призвание или нет, — я для себя пока отвечаю на этот вопрос так: если есть испытанное достаточным временем желание бескорыстно и самоотверженно служить Богу и людям, то это и есть пастырское призвание. Но если есть хотя бы малейшая мысль о какой-то личной выгоде, вне зависимости — материальной или карьерной, то это свидетельствует как раз о том, что этого призвания нет.

Для себя я определил библейский образ настоящего пастыря — царь и пророк Давид. Как известно из книги Царств, когда он был еще пастухом, то в моменты, когда его подопечная овечка попадала в беду, — приходил лев, например, или медведь, — он боролся за эту овечку даже с риском для своей собственной жизни. И есть другой, совершенно противоположный пример — Каиафа, который, как первосвященник, должен был явить образ достойного пастыря. Но он действовал иначе, чем Давид. Он готов был пожертвовать одним человеком ради, как ему казалось, пользы всех, а на самом деле ради своей пользы, когда произносил приговор Иисусу Христу. В итоге из-за этого решения погиб весь Израиль, который не принял Христа.

Мне кажется, что именно настроение царя Давида — бороться во что бы то ни стало, даже ради одного подопечного — определило то, насколько он был прекрасным правителем, пастырем своего богоизбранного народа. А «пастырство» Каиафы, который за счет одних пытался построить благополучие других, оказалось губительным.

Расскажите о своих годах учебы, о первых наставниках.

В Рязанское духовное училище я поступил в 1998 году. Это был счастливый день в моей жизни, когда объявили результаты вступительных экзаменов. В Рязанском духовном училище я провел четыре года. Я старался учиться хорошо, особенно с третьего курса, понимая, что к этому курсу надо уже определиться с дальнейшим путем. Я усердно взялся за учебу, желая далее поступать в Санкт-Петербургские духовные школы. Сначала я был настроен продолжать обучение именно там, но потом в нашем Рязанском духовном училище появился молодой преподаватель, который был связан с Иоанно-Богословским монастырем, — его предок строил колокольню в этом монастыре. Этим преподавателем был отец Дионисий (Шлëнов). Будучи тогда еще иеромонахом, только что окончившим Академию, он преподавал нам греческий язык. Отец Дионисий вместе с греческим языком привил нам любовь к святоотеческому наследию и познакомил с настоящей богословской наукой. Тогда я загорелся идеей и увидел новый горизонт своей жизни. Именно благодаря отцу Дионисию я оказался в Московской духовной семинарии.

При поступлении я претендовал на то, чтобы меня взяли сразу на старший курс, но в итоге я поступил только на третий курс, потому что тогда было такое правило, согласно которому после региональных духовных училищ человек не мог быть принят в семинарию на более старшие курсы. Хотя вступительные экзамены я сдал хорошо, практически на отлично. Таким образом, отец Дионисий — один из тех наставников, которые предрешили мою судьбу на несколько лет вперед, то есть на тот период, когда я получал духовное образование в стенах Троице-Сергиевой Лавры.

Тот же отец Дионисий посоветовал мне не бояться обучения за границей. Для меня это был очень рискованный шаг. Понятно, что теоретически можно рассуждать о пользе учебы за границей, видеть в ней плюсы, но когда ты подходишь к этой линии, когда нужно сделать этот прыжок в неизвестность — страшно.

За три года обучения во Франции я получил очень ценный опыт. Тогда же я поставил перед собой три цели. Первая — выучить иностранный язык на достаточном для полноценного обучения уровне. Не могу сказать, что я в совершенстве владею французским языком, тем более сейчас уже 10 лет его почти не практикую. Однако тогда я достаточно выучил его за год, чтобы полноценно обучаться, писать работы, общаться с преподавателями, обустраивать свой повседневный быт.

Второй целью было получение дипломированного образования. Третьей — сформировать хороший библиографический корпус книг в электронном формате, поскольку я хотел впоследствии заниматься именно латинской патристикой. Наше студенческое общежитие было расположено как раз над крупнейшей богословской библиотекой, и у нас было разрешение копировать некоторые книги. В конце третьего года я защитил там магистерскую диссертацию и вернулся в свою родную школу — в Московскую духовную академию.

А какие послушания Вы несли в период обучения?

В училище у меня было послушание певчего. Я всегда интересовался церковным пением. Несмотря на то что не обладаю красивым голосом, я всегда был любителем церковного пения и даже проходил регентские курсы. Был регентом в певческой десятке.

Также я занимался иконописью. Причем я рисовал с детства. Живопись, впоследствии иконопись, была моим сильным увлечением. Я очень много времени этому посвящал. Меня вдохновляли иконы старинного письма, выполненные не только в каноническом стиле, но и в живописном. Я пытался подражать этим стилям.

В нашем селе Корневое в середине 90-х елецкие художники расписывали храм, и я, будучи школьником, после школы неизменно ездил на велосипеде в храм и часами наблюдал, как они работают. Потом, соответственно, мне захотелось попробовать самому, и у меня что-то начало получаться.

Также в период обучения в духовном училище я преподавал в воскресной школе на базе городской библиотеки. Это была своего рода миссионерская практика. Всё остальное свое свободное время я посвящал учебе. В одном из помещений училища мне выделили небольшую каморку для написания икон. Это был свечной склад. В этой же каморке стоял небольшой стол, за которым я занимался своими ученическими трудами.

В это время у меня была большая жажда знаний. Мне хотелось изучать всё подряд, так как я считал, что чего-то недополучил в школе; может быть, какими-то предметами просто пренебрегал. Но в 19–20 лет у меня была огромная жажда обучаться всему. Тогда я занимался очень усердно греческим языком.

В МДА я два года пел в третьем академическом хоре. Тогда им управлял иеродиакон Андрей (Данилов). Затем работал в греко-латинском кабинете под руководством отца Дионисия (Шлëнова). С первого курса Академии я стал преподавать латинский и греческий языки младшим курсам. Конечно, были и хозяйственные послушания. Помню, мы разгружали сахар в мешках. Для меня мешки были очень тяжелыми, и мне даже стало плохо.

В Париже я нес также клиросное послушание и был ризничим нашего маленького православного храма (по сути, это была просто молельная комната).

Естественно, везде, где я учился, я нес и общеобязательные послушания: вахты, дежурство на кухне и так далее.

Чем Вы занимались в свободное от учебы и послушаний время?

Свободного времени было немного. Но если оно появлялось, я с удовольствием гулял на природе. Выбирались с друзьями в паломнические поездки и т.д. Любил почитать художественную литературу.

Владыка, кто оказал на Вас наибольшее влияние в духовном плане?

В поселке Октябрьском, где я родился, жила подвижница благочестия XX–XXI веков —  схимонахиня Феодосия (Косоворотихина) (+2014). Она была моей дальней родственницей, поэтому я ее часто навещал. Матушка Феодосия в юности не училась в школе. Была неграмотная. Очень рано она, ее сестры и брат остались сиротами, жили крайне бедно. Пришлось рано пойти на тяжелую работу. На работе случилась авария, и она впала в кому на много лет. За ней ухаживали ее сестры. Однако после того как пришла в себя, матушка без ропота понесла этот крест совершенно парализованного человека, и Господь за это терпение даровал ей много духовных даров.

Можно прочитать много книг о святых, но этим нельзя заменить живое общение со святым человеком. Ты как бы сам «зажигаешься» интересом к духовным вещам, к молитве, к личному аскетическому подвигу. Матушка, конечно, нас сподвигала не словами, а прежде всего своим личным примером. Вместе с тем каждое ее слово, даже самое простое, было с солью благодати Святого Духа. Благотворное влияние ее личности останется в моей душе до конца моих дней. О ней уже написано несколько книг. Я участвовал в их редактуре. Года два тому назад вышла книга, в которой изложены мои обширные воспоминания о ней. Это первый человек, который повлиял на меня духовно. Затем в моей жизни были и есть замечательные примеры самоотверженных пастырей, мудрых преподавателей, профессоров, которые делились с нами, студентами, не только своими знаниями, но и своим жизненным и духовным опытом.

По этому вопросу вот еще что хочу сказать. Чем хорошо очное обучение в духовной школе? Дело в том, что при таком формате обучения ты учишься не только от преподавателей, профессоров, воспитателей, но и от своих сокурсников, от своих друзей. Пример друзей и однокурсников всегда ненавязчив. Это очень важно. Навязчивость, как правило, действует наоборот. Друзья не занимаются морализаторством. На моих курсах, везде, где я учился, училось много таких молодых людей, которые своим личным примером оказали большое влияние и на формирование моей личности.

Естественно, не могу не упомянуть владыку Евгения (Решетникова) — ныне митрополита Таллинского и всея Эстонии, а еще относительно недавно — архиепископа Верейского, ректора Московской духовной академии. Его личность на меня оказала огромное влияние. Когда я поступил в Московскую духовную академию, владыка Евгений для нас был, естественно, «небожителем». Мы его видели на богослужениях, на торжественных мероприятиях. И никто из студентов не претендовал на то, что ректор будет с нами «чаи распивать». Каждый понимал: Академия — это очень большое и сложное учебное заведение, несколько сотен студентов. Ректору нужно было решать очень сложные проблемы, которые стояли перед нашей духовной школой, особенно в девяностые и нулевые годы. И я тогда и подумать не мог, что мне придется с ним очень тесно работать и практически ежедневно общаться. Помню, на собеседовании, когда я устраивался на работу секретаря ректора, владыка попросил меня записать номер его мобильного телефона. Я даже переспросил: «А мне действительно можно Вам звонить?»

Не скрою, будучи епархиальным архиереем и тем более ректором Академии, я постоянно мысленно обращался и обращаюсь к административному опыту владыки Евгения. Вспоминаются даже какие-то мелочи, которые сейчас обретают свой смысл. Но при этом владыка никогда специально никого не учил административной работе. Не ограничивал творческую свободу человека. Был очень терпелив и сдержан. Я ему очень благодарен за те годы, которые я провел рядом с ним в качестве его секретаря. Мы сейчас довольно часто созваниваемся. Владыке очень интересна жизнь Академии, ее проблемы. Я ему задаю много вопросов по Академии. Владыка охотно делится своими воспоминаниями, своими мыслями и соображениями по тому или иному вопросу.

Нужно отметить еще одного человека, который оказал на меня влияние, хотя на самом деле таких людей было очень много, и говорить о них можно долго. После Академии, в силу определенных личных обстоятельств, я был временно направлен в Скопинскую епархию. В рязанской глубинке, где всегда не хватает священников, меня сразу же назначили на приход. Так вот, на этом приходе казначеем была одна пожилая женщина, которой уже за восемьдесят лет. Она не получила блестящего образования, как в общем-то и большинство людей той эпохи, но она была духовна, умна и мудра от природы, и это ей позволяло успешно осуществлять свою деятельность в качестве казначея. На простом провинциальном приходе я встретил немало проблем: нестроения и многопартийность в самой общине, необходимость капитального ремонта храма и многое другое. Я благодарю Бога за то, что Он меня провел через этот опыт, потому что мы воспитываем и обучаем в Академии будущих, по преимуществу, приходских священнослужителей, и я уже могу из своего опыта говорить об этом служении. И вот эта бабушка, Евгения Кузьминична Белова, меня очень поддерживала морально, когда я иногда приходил в полное отчаяние. Как много значит простое, доброе, участливое слово, когда человеку тяжело и плохо. В житейском плане она многому меня научила, и я ей очень благодарен. Впоследствии я ее постриг в монахини, сейчас она монахиня Феодора. Мы с ней продолжаем общаться по телефону.

Владыка, расскажите о том, как Вы пришли к решению принять монашеский постриг.

Впервые о своем желании стать монахом я заявил своим родителям в возрасте 15 лет. Это, конечно, тот возраст, когда серьезно не воспринимают заявления подобного рода. Мое заявление не восприняли серьезно. Хотя мама сначала испугалась, потому что у нее о монашестве были распространенные стереотипы. Ведь многие считали, что монашество — это конец жизни, что это подобно тюрьме. Даже моя верующая бабушка не совсем понимала, что это такое. Ей казалось, как она говорила, что монахи — это люди, которые «спят на лавках и стерегут лошадей». Вот такой у нее был интересный стереотип.

Заявить о своем монашестве меня подвигло чтение книг архимандрита Иоанна (Маслова) о Глинских старцах. А еще то, что в нашем районе открылся Дмитриевский монастырь. Это произошло в 1995 году. Жизнь в монастыре стала развиваться тогда, когда в нем появился новый настоятель — игумен Амвросий. Он и сейчас там игуменствует, вот уже 25 лет. Отец Амвросий познакомил меня с монашеской жизнью. Мы, когда могли, охотно приезжали в обитель. Однако в основном я послушался, конечно, в своем родном храме. Тогда в обители были молодые монахи, очень похожие на меня по своим аскетическим устремлениям. К сожалению, не все из них удержались в своем монашеском чине. Кто-то ушел из монастыря, кто-то, уже будучи в сане и в монашеском чине, женился… Мне впоследствии, как правящему архиерею Скопинской епархии, приходилось уже ставить точку в тех вопросах, которые касались подобных случаев. Но тогда это всё по-другому воспринималось, все мы стремились стать как оптинские подвижники XIX века, как древние подвижники из патериков. И в этих романтических устремлениях было свое очарование.

Были потом и разочарования, но эти разочарования не отвратили меня от желания стать монахом. Просто я на это стал смотреть более трезво. Тогда я для себя твердо решил, что сначала я получу духовное образование, а потом уже буду определяться со своим монашеским постригом.

Мое образование растянулось на двенадцать лет, поэтому к постригу я пришел уже в довольно зрелом возрасте — в 29 лет. К тому времени родители уже смирились с моим решением. Когда я им объявил о скором своем постриге, они даже с какой-то благодатной радостью благословили меня образом Богоматери. Как владыка Евгений говорит, «если есть благословение родителей, то всё пойдет как по маслу». Так оно и произошло. С тех пор родители стали сами воцерковляться, мама постоянно стала ходить в храм, читать религиозную литературу. Сейчас она является активной прихожанкой своего местного храма.  Папа — чуть реже ходит в храм, как бывает с мужчинами, но тем не менее он тоже воцерковился. Я очень радуюсь за свою семью, молюсь за нее.

Когда владыка Евгений написал ходатайство перед Святейшим Патриархом, и уже был определен день пострига — всё это было трепетно, волнительно и страшно, но страшно было с технической точки зрения. Страха, что я могу передумать после пострига, не было. К этому времени я уже твердо решил, что это единственный путь, по которому я пойду. Вот таков был мой путь к монашескому житию.

Каким Вы видели свой монашеский путь?

Поскольку я являюсь выходцем из нашей Академии, то сразу определился, что пойду по пути академического монашества.

Сейчас не совсем корректно говорить «ученое монашество». Такое обозначение было употребимо до революции, когда в некоторых монастырях монахи не имели даже среднего образования; читать и писать умели, а какого-то систематического образования не имели, потому что выходили не из духовного сословия. Тогда действительно были неученые монахи, но при этом, возможно, они были великими подвижниками. Сейчас у нас даже в самом захолустном монастыре все монахи окончили среднюю школу, кто-то окончил институт или получил среднее техническое образование. Поэтому говорить сейчас «ученое монашество» — некорректно.

Я решил всё-таки стать академическим монахом и связать свою будущую деятельность с преподаванием, чем я и стал заниматься сразу же после возвращения из Парижа. Мне поручили преподавать латинский и французский языки.

Каково предназначение академического монашества и каковы пути его развития?

Само название «академическое монашество» говорит о том, что академические монахи должны всю свою жизнь посвящать делу духовного просвещения и делу развития духовного образования. Они должны быть преподавателями, административными сотрудникам в синодальных отделах и, конечно, в идеале быть учеными, которые бы всю свою жизнь полагали на то, чтобы развивать ту или иную отрасль богословской науки.

Сейчас в своем большинстве академическое монашество отвечает этому призванию. Существует стереотип, что академические монахи освобождены от каких-то молитвенных правил и строгой богослужебной жизни. Но это, конечно, не так. Они в первую очередь монахи, а уже потом «академические». Любой академический монах должен строго исполнять свои постригальные обеты — послушания, нестяжания, целомудрия. Только в качестве послушания он несет академическую нагрузку — преподавание, административную должность, занятия наукой. Академические послушания даже помогают духовному росту монаха, потому что если ум монаха занят, например, богословской наукой, то он не будет рассеивать свое внимание на другие вещи. Ведь источником греха является чаще всего наш ум, и, как говорят святые отцы, если он не занят молитвой или каким-то благочестивым размышлением, то ум начинает быть игралищем суетных и праздных помыслов. Именно с этого момента начинается история падения монаха.

Хотя может возникнуть закономерный вопрос: чем же, собственно, отличается простой монах от академического? Есть одна особенность. Жизнь академических монахов имеет так называемый особножитный характер, когда монашествующие регулируют сами свой распорядок дня. Это объясняется разнообразием академических послушаний. Особенно сложно всех уравнять в будний день. Лекции у всех в разное время. В праздничные и выходные дни академические монахи, как и в любом монастыре, собираются вместе на богослужения, трапезы. Молитвенные правила академические монахи совершают в своих кельях сами в удобное, свободное от послушаний время. В этом вопросе судьей монаху является его собственная совесть. А это очень строгий судья.

Владыка, у Вас богатый опыт обучения в духовных школах, кроме того, Вы в течение года возглавляли Рязанскую духовную семинарию. В чем Вы видите суть духовного образования?

Для начала нужно определиться, что мы имеем в виду, когда говорим «духовное» применительно к образованию. Здесь часто происходит путаница. В нашей Церкви слово «духовный» имеет два значения. Скажем, духовный человек — это тот, кто ведет глубоко духовную жизнь. Это тот, для кого дух превыше тела, кто занимается своим внутренним совершенствованием. А есть другое значение. Оно сложилась еще до революции. «Духовный» — значит относящийся к духовенству, к духовному сословию. Отсюда названия «духовное учебное заведение» или «духовная семинария», «человек духовного звания». То есть имеется в виду, что это учебное заведение готовит будущих священнослужителей. Иногда светский человек не совсем понимает, что значит «духовная» семинария. Ему кажется, что здесь занимаются особыми духовными практиками, как в буддистском монастыре. Мы, конечно, не отвергаем духовные практики студентов. Всё это очень хорошо. Но надо понимать, что не из-за этого наша Академия носит название «духовная». Итак, наш учебный план сформирован таким образом, чтобы семинаристов подготовить наилучшим образом именно к пастырскому служению. И вот исходя из этого, мы и определяем свои цели и задачи.

Каким же должен быть священнослужитель для внешнего мира? Конечно, образованным. Потому что, как мне кажется, нет более обидной характеристики для любого человека, чем «глупый». Знаменитый историк Василий Осипович Ключевский часто говорил своим студентам: «Берегитесь прослыть дураками». Он понимал, что если в обществе человек будет выглядеть глупым, то такой человек просто не сможет ничего донести до людей. Поэтому мы желаем, чтобы наши священнослужители были прежде всего умными, думающими людьми; людьми, которые не только обладают багажом знаний, но и теми, кто может размышлять, формировать свою точку зрения. Это первая по счету, но не по важности задача. Вторая очень важная задача — воспитать в студенте высокие нравственные качества. Я всегда говорю, что специфика нашего обучения в том, что нравственные качества являются одновременно и профессиональными качествами. Отсутствие грубых отталкивающих пороков у наших студентов — это всё равно, что твердая рука у хирурга, хорошее зрение у летчика, отличная орфография у писателя, хорошая дикция у диктора и т.д.

Вот на этих двух столпах и зиждется духовное образование нашей Церкви.

Скажите, какие, на Ваш взгляд, в наше время стоят проблемы или вызовы перед богословским образованием?

Ну пока самой насущной проблемой для нас является отсутствие очного образования из-за пандемии. Это не только наша проблема, это проблема всей образовательной системы в целом. Для духовной школы крайне важно, чтобы студент не только получал сумму знаний, но и опытно входил в православную традицию через живое общение с преподавателями, через общее участие в академическом богослужении, где всë выверено до мелочей, с тем чтобы потом эту богослужебную традицию выпускник нес уже в тот регион, где он будет проходить свое церковное служение. Со своей стороны, мы, администрация, тоже должны наблюдать за студентом: готов ли он к будущему пастырскому служению или всё же у него другое призвание. Но мы надеемся, что рано или поздно это закончится и мы вернемся в привычное русло очного обучения.

Второй проблемой является то, что отмечают педагоги всех вузов. С каждым годом абитуриенты показывают всё более слабый общеобразовательный уровень. И дело, пожалуй, не в школьной системе образования. Педагоги трудятся так же самоотверженно, как и прежде. Дело, возможно, в духе времени, когда молодые люди потеряли интерес к серьезному чтению. Информационный фастфуд перебивает у молодежи аппетит к серьезному и по-настоящему развивающему чтению, например, классической литературы. Наличие гаджетов и легкого подключения к интернету лишает желания что-либо усваивать, запоминать. А зачем? Ведь всё есть в Википедии. И гаджет становится «съемным мозгом» для человека. Это, конечно, определенный вызов.   

Как Вы видите будущее Московской духовной академии и что бы Вы уже как ректор хотели изменить?

Ну да, если пришел новый ректор, то он непременно должен что-то менять! Все этого ждут, но не все этого хотят (смеется). Если серьезно, то скажу следующее: о серьезных изменениях может идти речь только тогда, когда глубинно изучишь то, что уже есть. Для этого нужно время. Пока что каждый день я узнаю что-то новое о своей родной Академии, хотя думал, что узнал о ее деятельности практически всё в свою бытность секретарем ректора. Но это не так. Академия — сложнейший организм. Куда ни копни — везде своя история, традиция, легенды, знаменитые личности и т.д. Надо всё сначала глубинно изучить, посмотреть, как это работает, а уж потом, если это необходимо, принимать соответствующие решения. Иначе, как гласит немецкая пословица, «с грязной водой из ванны можно выплеснуть и ребенка».

Какой я хочу видеть Академию? Конечно, процветающей во всех сферах своей деятельности. Хотелось бы, чтобы наша Академия была не только образовательным учреждением, но и большим научным центром нашей Церкви.

Кстати, недавно было принято решение начать подготовку открытия магистерского профиля по литургике, где эта отрасль богословской науки изучалась бы во всей своей глубине. Как известно, серьезных литургистов-теоретиков у нас очень мало, хотя спрос у студентов на литургику довольно большой и, полагаю, при правильной организации этот профиль будет пользоваться большим успехов у абитуриентов.

Студенты наши, конечно, хорошие. Но всегда хочется, чтобы они были лучше. Хочется, чтобы для них учебный процесс был не чем-то мучительным и трудным, а тем, что приносит радость, вдохновение, раскрытие талантов. Хотелось бы, чтобы то сравнительно малое время, которое им здесь отводится для обучения, они провели с максимальной пользой для себя.

Благодарю, владыка, за интервью и за фотографии из Вашего личного архива!

Interviewed by Anastasia Sergieva