Царским путем: об отношении архимандрита Матфея (Мормыля) к древним распевам

5 марта исполняется 86 лет со дня рождения главного регента и уставщика Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, заслуженного профессора Московской духовной академии  архимандрита Матфея (Мормыля) (1938–2009). Публикуем статью декана факультета церковно-певческого искусства МДА игумена Лазаря (Гнатива), посвящённую отношению архимандрита Матфея к древним церковным распевам.

Мы ведь часто приходим в храм со своей суетой, сумбуром в голове. Каким образом подключить нас к церковности? Как раз знаменный распев дает нам возможность побывать в колыбели настоящей церковности.

Архимандрит Матфей (Мормыль)[1]

Прежде чем приступить к изложению заявленной темы, позвольте сделать небольшое отступление, которое, надеюсь, поможет объяснить причину ее избрания, и заодно испросить у боголюбивого читателя некоторого снисхождения, так как придется неоднократно апеллировать к личному опыту, в связи с чем наши суждения, возможно, будут иметь несколько субъективный характер.

Итак, в далеком 1995 году вышла в свет книга иеромонаха Дамаскина (Христенсена) «Не от мира сего» о замечательном подвижнике и духовном писателе наших дней иеромонахе Серафиме (Роузе), интерес к личности которого возник у меня несколько ранее. Во время обучения в академии на одной из традиционных встреч студентов с лаврскими духовниками один из них, недавно почивший игумен Косма (Алехин) (+2021), упомянул имя отца Серафима в качестве примера особой ревности, твердости, решимости подвизаться о Бозе, особого отречения от мира ради Христа и необычного в наши дни подвига отшельничества, да еще не где-нибудь, а на Американской земле.

В своей книге, размышляя о т. н. «православии сердца» отца Серафима, отец Дамаскин, в частности, писал: «Исповедуя внутреннее “сердечное” Православие, отец Серафим предостерегал от увлечения “мудростью внешней”, от того, чтобы держаться буквы Закона Церкви, утеряв животворящий Дух истинного христианства»[2]. Отец Серафим указывал, как легко можно увлечься «правильностью» даже и в мелочах: «Мы, любя традиционную византийскую иконопись, можем вдруг с презрением отнестись к иконам современного письма. То же касается и церковной музыки, архитектуры, слепого следования постам, поклонам в церкви и т. д. Если вы начнете возмущаться, что у вас в церкви “неправильные иконы” (то бишь написанные не в традиционной манере) — берегитесь, ибо вас увлекла чисто внешняя сторона…»[3]. «Внешняя мудрость» подстерегает нас и в молитве, и в чтении духовных книг. Здесь легко пойти на поводу у собственных страстей. Вот что говорил по этому поводу о. Серафим: «Сейчас вошло в моду “упражняться” в Иисусовой молитве, читать Добротолюбие, кивать на святых Отцов. Все это нас не спасет — это лишь внешняя сторона веры, средство, которое может помочь, употреби мы его правильно. Если же вы хотите стяжать лишь “пылкое чувство”, то придете в итоге не ко Христу, а к антихристу»[4].

В подтверждение своих мыслей отец Серафим приводил слова блаженного Августина, святителя Тихона Задонского, святителя Игнатия Кавказского и подчеркивал: лишь те, кто чувствует Царство Божие сердцем, распознают антихриста, когда он появится на земле. А «сверхправильные», напротив, станут его легкой добычей[5].

И, наконец, еще одна важная мысль. Отец Серафим, ссылаясь на «Повесть об Антихристе» Вл. Соловьева, говорит, что антихрист, дабы привлечь тех православных, кто держится традиций, откроет Музей христианской старины. «Пожалуй, и “образ зверя” (Откр. 13. 14) будет написан с соблюдением византийских иконописных традиций… — пусть мысль эта будет нам трезвящим напоминанием… Почему мир захочет поклониться ему (антихристу. — и. Л.)? Да потому, что в нем есть то, что найдет отклик в каждой душе, когда в ней нет Христа. И если, не дай Бог, мы поклонимся ему, значит, нас привлекло нечто внешнее, схожее с христианством. Ведь антихрист захочет “заменить” Христа, быть похожим на Него»[6].

Эти рассуждения отца Серафима натолкнули меня на мысль, которую я дерзнул высказать в своей кандидатской диссертации «Реформа певческой нотации XVII века (церковно-историческая оценка)», над которой работал в то время, как бы логически завершив цепочку рассуждений отца Серафима, а именно: «Если образ зверя будет написан с соблюдением византийских иконописных традиций, то не исключено, что коронация антихриста в Иерусалимском храме будет под звуки знаменного распева или чего-либо подобного… Так опасно увлечение внешним, если оно не продиктовано внутренним, если оно не продиктовано потребностью духа, а служит лишь самоцелью или очередным увлечением»[7].

Немало воды утекло с тех пор… И вот совсем недавно мне довелось повторить эту же мысль в интервью в рамках проекта «Лица академии» киностудии МДА «Богослов».

Один из комментаторов написал под размещенным на канале киностудии интервью, неверно истолковав посыл, заключенный в моих словах, буквально следующее: «Интересно, что по этому поводу сказал бы отец Матфей (Мормыль), который включал знаменные песнопения в репертуар своего хора. И не только отец Матфей, но и все, кому было дорого отечественное русское наследие». Собственно, этот и еще один комментарий, где отмечается, что говорить о вершине знаменного пения, но считать при этом приемлемым для себя партес — это противоречие и диссонанс, подвигли меня выступить с сообщением на тему «Отношение архимандрита Матфея к древним распевам».

Ответ на поставленные вопросы мы попробуем дать как на основе письменных свидетельств, так и на основе личного опыта общения и сотрудничества с отцом Матфеем на регентском поприще.

Что касается возможной коронации антихриста под звуки знаменного распева. В своем отзыве на вышеупомянутую диссертацию отец Матфей пишет буквально следующее: «Мысли отца Лазаря не лишены доли истины. Сам Павел заявляет, что “человек греха”, “сын погибели” сядет в храме Божием (2 Фес. 2. 4). Если это так, то указанной персоне конечно нужен будет не только храм, но и все его атрибуты, одним из которых является пение. По этому поводу в истории музыки уже был прецедент в революционные годы, когда один из наших корифеев-композиторов московской школы написал музыку к гимну “Интернационал” на базе попевок знаменного распева»[8].

По всей видимости, здесь о. Матфей имеет в виду аранжировку «Интернационала», выполненную не кем иным, как композитором Александром Кастальским, этим выдающимся мастером хорового искусства, вдумчивым исследователем русского церковного и народного творчества, который в свое время выступил одним из первых авторов массовых революционных песен и крупных хоровых сочинений, посвященных героической советской действительности, среди которых «Красная Русь» (для хора и оркестра народных инструментов), «В. И. Ленину» и др.[9]

В этой же рецензии отец Матфей задается вопросом: «Все-таки почему знаменный распев сошел с пьедестала? Почему после такого расцвета произошла не реформа даже, а нечто революционное? А ведь все силы государственные и церковные, от Алексея Михайловича и патриархов Иосифа и Иоасафа и до ученых дидаскалов (имеется в виду Александр Мезенец. — и. Л.), были подключены к делу противостояния новой певческой системе и всем нестроениям певческим того времени. Но увы, все эти старания остались безуспешными»[10].

Этот же вопрос спустя некоторое время отец Матфей озвучил в единственном интервью, данном им известному знатоку древнерусской певческой традиции, ныне доктору искусствоведения Николаю Григорьевичу Денисову. В нем он упоминает о прошедшей защите и почти дословно повторяет заданный в рецензии вопрос о причинах «сошествия с пьедестала» знаменного распева, отметив при этом, что не получил на него ответа, и говорит буквально следующее: «Абсолютизировать его (знаменный распев. — и. Л.) мы не имеем права. В нем есть нечто земное, отчего он сошел с пьедестала»[11].

В связи с вышесказанным позволим себе остановиться на двух моментах.

Во-первых, в оправдание соискателя степени кандидата богословия следует сказать, что отец Матфей тогда не получил ответа на поставленный им вопрос не потому, что мне нечего было ответить, а только потому, что в связи с обилием вопросов и комментариев, содержащихся в рецензии, до него попросту не дошла очередь на защите.

Во-вторых, предложенный о. Матфеем в интервью ответ на им же поставленный вопрос, что в знаменном распеве было «нечто земное, отчего он сошел с пьедестала», представляется не совсем удобовразумительным, если не малоубедительным. А вот фраза, которая содержится в рецензии на вышеупомянутую кандидатскую диссертацию, может послужить некоторым ключом к осмыслению данной проблемы. Когда мы говорим о «сошествии с пьедестала» знаменного распева, «вероятно, надо, — пишет отец Матфей, — в данном случае иметь суждение не только о внешних факторах, но и внутренних причинах…»[12].

В противовес абсолютизации знаменного распева отец Матфей говорит: «Как относиться к знаменному распеву, если от него появляются другие распевы? — Значит, он уже не единственный; и отсюда открывается возможность другому распеву выйти на поверхность. Видимо, знаменный распев занимает свое подобающее место, по принципу соборности — первый среди равных. Вместе с тем правомерно ставить также и другие распевы — поскольку те обслуживают осмогласие и строятся на попевочной основе… Знаменный распев — это действительно драгоценное сокровище нашей церкви; он — патриарх церковных распевов»[13].

И в ином месте: «Появление еще в XVI веке новых распевов из знаменного — путевого и демественного — лишает его самого лидерства и ставит в одно положение со всеми распевами. Поэтому все новые распевы, имеющие место в нашем современном обиходе, — киевский, греческий, болгарский и др. — имеют право на существование. Они, — заключает отец Матфей, — тем более имеют свое осмогласие, свою попевочную мелодическую структуру, но уже линейную нотацию»[14].

В заключение позвольте отступить от прямых письменных свидетельств и обратиться к живому опыту и некоторым эпизодам из жизни отца Матфея, свидетелем которых мне довелось быть.

Как известно, отец Матфей был модератором, ведущим, комментатором целого ряда семинаров-съездов преподавателей церковного пения духовных заведений и регентских школ Русской Православной Церкви, первые из которых проходили в особый период — 90-е годы прошлого века. Это было время небывалого интереса к древнерусской богослужебно-певческой традиции, время горячих дискуссий о необходимости возвращения к истокам и повсеместного возрождения древнерусской или даже византийской традиции церковного пения, по мнению некоторых — «единственно спасительной и богоугодной».

Несмотря на самую различную тематику каждого семинара, присутствие на них «ревнителей древлего благочестия» многократно возвращало участников к упомянутым выше вопросам.

В кулуарах между заседаниями отец Матфей добродушно шутил, вспоминая историю с апостолом Павлом (Деян. 23. 6), который, как известно, почувствовав по разговорам в зале суда, что между саддукеями и фарисеями нет полного взаимопонимания, решил углубить раскол между ними, заявив, что является фарисеем, которого судят за веру в воскресение мертвых. Саддукеи, разумеется, отрицали воскресение, а также существование духов или ангелов. Т. е. апостол Павел в каком-то смысле использовал мирскую уловку с целью разделить своих слушателей. Подобным образом иногда складывалась ситуация и на семинарах между сторонниками древнерусской и партесной богослужебно-певческих традиций. Отец Матфей прекрасно понимал: достаточно ведущему выбрать позицию одной из сторон, дискуссия, а то и работа целого заседания могла зайти в тупик. Поэтому, отвечая на вопросы и комментируя порой абсолютно категорические суждения некоторых из присутствовавших, отец Матфей занимал взвешенную позицию, избегая всякого рода крайностей.

Таким же взвешенным был его подход к выбору репертуара своего собственного хора, включавшего в себя немало песнопений знаменного распева: воскресные стихиры на «Господи, воззвах», догматики, стихиры на Литии, песнопения служб Великого Поста (Великого Повечерия, песнопений Страстной Седмицы) и др.

Наконец, отметим еще один момент. В бытность регентом академического хора я стал постепенно включать в репертуар немало песнопений знаменного распева, ранее до этого не звучавших в академическом и лаврских храмах. В репертуаре хора отдельно сформировалась Литургия древних распевов из песнопений знаменного распева, раннего русского многоголосия, обработок знаменного распева. Надо сказать, что такой подход к выбору репертуара и тяготение к древним распевам не всегда и не у всех находило понимание и поддержку. Будучи уставщиком и главным регентом Лавры, отец Матфей зорко наблюдал за разного рода репертуарными новшествами, иногда делал замечания, иногда выражал несогласие, иногда давал профессиональные советы и оказывал поддержку. Так было, например, с песнопением «Покаяния отверзи ми двери». По установившейся традиции, братский хор пел его в подготовительные недели, а т. н. левый (академический) хор начинал петь в сам период Великого Поста. Обстоятельства сложились таким образом, что когда пришла очередь петь «Покаяние» нашему хору, мы решили спеть его знаменным распевом. Когда за богослужением прихожане услышали вместо привычного Веделя монодию, некоторые из них после службы стали выражать недовольство мне лично и отцу Матфею, но он совершенно спокойно отнесся к такому репертуарному «нововведению», справедливо заметив, что альтернатива Веделю и Чеснокову в данном случае вполне допустима, лишь бы исполнение было на должном уровне. Впоследствии на протяжении многих лет мы пели «Покаяния отверзи ми двери» исключительно знаменным распевом, и его звучание в стенах храмов Троицкой обители стало доброй традицией.

Таким образом, на основании вышесказанного мы можем с уверенностью сказать:

а) созидая и приумножая богослужебно-певческие традиции Троице-Сергиевой Лавры, благодаря своим знаниям, удивительному чутью, особому литургическому образу мышления, отец Матфей сумел в своем регентском служении следовать воистину «царским путем», тонко чувствуя и понимая, что любая крайность, пусть даже продиктованная благими намерениями, таит в себе духовную опасность и может привести к печальным результатам;

б) специальное обращение к изучению позиции отца Матфея о месте знаменного распева в современном богослужении позволяет констатировать взвешенную позицию великого регента, гипотетически совпадающую с осмыслением категорий «внешней мудрости» и «преемственности традиции» известного подвижника благочестия нашего времени иеромонаха Серафима (Роуза), и становится определенным ориентиром для современного поколения регентов и певчих Русской Православной Церкви.

В заключение отметим, что святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский как-то сказал: «Православие — это религия, которая всецело устремлена в небо, но очень твердо стоит на земле». Именно таким было пение хора под управлением отца Матфея: глубоко укорененным в традиции и, по мере сил и возможностей, всецело устремленным к небу.

[1] Архимандрит Матфей (Мормыль). Преподавание церковно-певческих предметов в Московской духовной академии // Отчет о работе Съезда преподавателей церковного пения духовных заведений и регентских школ Русской Православной Церкви, состоявшегося в помещении Московской духовной академии в Сергиевом Посаде с 23-го по 25-е ноября 1994 года: на правах рукописи / Сост. прот. Михаил Фортунато. Сергиев Посад, 1994. С. 24-26.

[2] Дамаскин (Христенсен), иеромонах. Не от мира сего: Жизнь и труды отца Серафима (Роуза) Платинского / Пер. с англ. 5. изд., испр. и доп. Москва: Братство преп. Германа Аляскинского [и др.], 2001. С. 679.

[3] Там же. С. 679-680

[4] Там же. С. 680

[5] Там же.

[6] Там же.

[7] Лазарь (Гнатив), иером. Реформа певческой нотации XVII века: (церковно-историческая оценка): дис. на соиск. учен. степ. канд. богосл. / Лазарь (Гнатив). иером. 1998. С. 140-141.

[8] Отзыв профессора архимандрита Матфея (Мормыля) на кандидатскую диссертацию выпускника Академии иеромонаха Лазаря (Гнатива) по кафедре истории богослужебного пения на тему: «Реформа певческой нотации XVII века (церковно-историческая оценка)» // Личный архив игумена Лазаря (Гнатива).

[9] Как известно, «отношение к революции музыкальной интеллигенции было неоднородным. Многие музыканты старшего поколения активно включились в процесс музыкального строительства – например, известные педагоги, основатели школы, училища и института сестры Гнесины сыграли значительную роль в области развития советского музыкального образования. В 1920-е годы продолжали служить в Большом театре выдающиеся певцы и артисты – А. В. Нежданова, Л. В. Собинов и др. Музыкантов (композиторов, исполнителей), которые более сложно воспринимали революционную «ломку», относили к так называемым «попутчикам» (Н. Мясковский, Р. Глиэр, А. Кастальский и др.). Однако, как известно, целый ряд композиторов и других деятелей культуры, не желавших подчиняться режиму, уехали из страны и закончили свою жизнь на чужбине, в их числе были великие: С. Рахманинов, Ф. Шаляпин, А. Глазунов, несколько раньше уехавший И. Стравинский и др». (Цит. по: Революция и культура: сквозь призму времени / Г.А. Аванесова, О.Н. Астафьева, Н.Б. Кириллова, К.Э. Разлогов и др. – Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2017. С. 62).

Что касается, собственно, А. Кастальского, то, как справедливо замечает С.Г. Зверева, «…до сих пор исследователи, особенно на Западе, не устают рассуждать о тех метаморфозах, которые произошли с Кастальским после революции. На первый взгляд может показаться, что Александр Дмитриевич довольно легко приспособился к советским условиям: ведь он и до революции был демократом-народником по убеждениям, по кругу общения и даже по стилю речи и одежды. Создается впечатление, что, по крайней мере, поначалу Кастальский уверовал или старался поверить в возможность проведения самых радикальных преобразований русского искусства на народных началах. Будучи в своей области новатором и первопроходцем, он, подобно многим его собратьям по художественному ремеслу, увлекся идеей творческой свободы, тем более что в первые годы советского режима многим его дореволюционным идеям, при поддержке наркома просвещения А.В. Луначарского и заведующего Музыкальным отделом Наркомпроса А.С. Лурье, был дан зеленый свет». (Цит. по: Зверева С.Г. Александр Дмитриевич Кастальский: судьба церковного композитора на переломе эпох // Электронный ресурс [https://www.pravoslavie.ru/703.html]). «Однако, как и многие достойные люди искусства, в том числе и церковные композиторы А.Т. Гречанинов, А.В. Никольский, В.С. Калинников, П.Г. Чесноков и другие, Кастальский был вынужден поступить на работу в государственные учреждения и сочинять музыку по заказу» (там же).

[10] Отзыв профессора архимандрита Матфея (Мормыля) на кандидатскую диссертацию выпускника Академии иеромонаха Лазаря (Гнатива).

[11] Цит. по: Рыцарь регентского служения отец Матфей (Мормыль) : Материалы. Воспоминания. Исследования / [сост. Н.Г. Денисов, Н.А. Филатов]. Спб.: Пушкинский Дом, 2017. С. 37.

[12] Отзыв профессора архимандрита Матфея (Мормыля) на кандидатскую диссертацию выпускника Академии иеромонаха Лазаря (Гнатива).

[13] Цит. по: Рыцарь регентского служения отец Матфей (Мормыль). С. 37.

[14] Отзыв профессора архимандрита Матфея (Мормыля) на кандидатскую диссертацию выпускника Академии иеромонаха Лазаря (Гнатива).

Source: Богослов.Ru