Архиепископ Александр (Тимофеев) — ректор Московских духовных школ (1982–1992 гг.)

Предлагаем вашему вниманию доклад доктора церковной истории, профессора МДА протоиерея Владислава Цыпина, посвященный архиепископу Александру (Тимофееву), ректору МДА в 1982–1992 годах. Данный доклад в качестве актовой речи был впервые прочитан протоиереем Владиславом на Актовом дне Московской духовной академии в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, 14 октября 2022 года.

—————————

Апостол Павел призывал своих последователей: «Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13:7) Сегодня мы поминаем наставника многих из нас — архиепископа Саратовского Александра, одного из выдающихся архиереев Русской Православной Церкви конца XX века — эпохи кризиса и радикальных перемен в истории России. В течение 10 лет он возглавлял Московские духовные школы и не менее половины своей относительно короткой жизни провел в них, что значит: в стенах Троице-Сергиевой Лавры.

Основные вехи его биографии таковы: Николай Анатольевич Тимофеев (это его мирское имя) родился 8 августа 1941 года в городе Тейкове Ивановской области в рабочей семье. В детстве он от матери получил церковное воспитание. В Тейкове тогда не осталось храма, в котором совершалось богослужение, и поэтому в отроческие годы он ходил на службу за несколько километров от своего города в село Стебачево на берегу Нерли, в храм апостола Иоанна Богослова. В этом приходе в начале XIX века настоятелем был протоиерей Василий Цветаев — дед выдающегося искусствоведа и историка основателя музея, ныне носящего имя Пушкина, прадед поэта Марины Цветаевой. Николай прислуживал в алтаре этого храма. В приходе Иоанна Богослова он общался со священниками, вернувшимися из лагерей и ссылок, которые и беседами, и самим примером своего исповеднического жития укрепляли его веру.

По воспоминаниям близких ему людей, он уже в школьные годы осознал свое призвание  — быть пастырем и служить Богу и Церкви. Окончив среднюю школу в 1959 году, он поступил в Московскую духовную семинарию. Это был поступок, который требовал от юноши незаурядного мужества и, можно без преувеличения сказать, исповеднической ревности. В советскую эпоху и обучение, и преподавание в духовной школе, как и всякое иное церковное служение, ставило человека в положение изгоя, а время студенчества будущего архиерея в семинарии не зря вошло в историю Русской Церкви как период хрущевских гонений. Они, конечно, не идут в сравнение с кровавыми гонениями 20-х и 30-х годов, но и в правление Хрущева сотни священников были посажены на скамью подсудимых и осуждены, десятки других, слабых духом, сломались, их принудили к оставлению пастырского служения, а некоторых склонили к публичной печатной хуле на Церковь. В известном отношении хрущевские гонения давили на сознание верующих людей тяжелее, чем это было в более страшные времена борьбы с Церковью в первые два десятилетия советской истории, потому что тогда, особенно в 20-е годы, за спиной гонимых исповедников стоял верующий народ, исчисляемый десятками миллионов, а сами правящие большевики воспринимались как своего рода калифы на час, власть которых, как многим казалось, скоро падет. Совсем иной была атмосфера в обществе в 60-е годы, на поверхности оно представлялось монолитно атеистическим, хотя это была, конечно, только поверхность и, значит, иллюзия. Но противостоять этой среде было трудно.

Обладая хорошими способностями и надлежащим прилежанием, Николай успешно, по первому разряду, завершил обучение в семинарии в 1963 году, а по окончании ее был призван на службу в Вооруженные силы. С 1943 года до начала хрущевских гонений на Церковь священнослужителей не призывали в армию, на практике не призывали и студентов духовных школ, хотя льгота эта не имела законодательного оформления, но она действовала. В начале 1960-х годов практика призыва в армию изменилась, и воспитанников духовных школ стали призывать в армию. Срочная воинская служба продолжалась тогда не как ныне, один год, а три года, а во флоте — 4 года.  На службе в армии с будущим архипастырем случилось несчастье, вероятно, в ходе каких-либо гимнастических упражнений (это предположение) — он получил травму позвоночника, последствием чего на всю жизнь остались часто повторяющиеся боли, и здоровье его в целом было подорвано. После демобилизации Николай вернулся в стены обители преподобного Сергия, поступив в 1967 году в Духовную академию, которую окончил 4 года спустя кандидатом богословия, успешно защитив диссертацию на узко специальную тему «Сравнительный анализ текстов староболгарского памятника XI века “Енинский Апостол” и богослужебной книги “Апостол” синодального издания». Написание такой работы предполагало самостоятельное текстологическое исследование сравниваемых переводов, которое он выполнил под руководством профессора МДА, а ранее филологического факультета МГУ Веры Владимировны Бородич, в 1920-е и 30-е годы духовной дочери священномученика протопресвитера Александра Хотовицкого.

После защиты и выпуска Николай Тимофеев был оставлен для преподавания в Московских духовных школах. Перед началом учебного года, 19 августа 1971 года, он принял постриг с именем святого благоверного князя Александра Невского, 1 сентября его назначили помощником инспектора МДА и МДС. За этим вскоре последовало рукоположение в сан диакона, совершенное 12 сентября, а через день хиротония в иеромонаха. Во время летних каникул 1972 года в течение двух месяцев иеромонах Александр исполнял послушание личного секретаря председателя ОВЦС, эту должность занимал тогда митрополит Ювеналий (Поярков). В сентябре нового учебного года иеромонах Александр был назначен старшим помощником инспектора Московских духовных школ, через месяц — исполняющим обязанности инспектора МДА и С, а 22 ноября 1972 года Священный Синод утвердил его в должности инспектора Московской духовной академии и семинарии с возведением в сан игумена. В те времена инспектор Академии и семинарии был первым и единственным заместителем ректора. В том же учебном году, 7 апреля 1973 года, инспектор Академии и семинарии был возведен в сан архимандрита.

Так будущий архиерей вступил на поприще научно-преподавательского и церковно-административного служения, на некоторое время соприкоснувшись в ОВЦС и со служением церковно-дипломатическим. Его основным призванием стало служение административное и педагогическое, в котором он обнаружил незаурядный талант.  Ректором Московских духовных школ с середины 1970-х годов был Преосвященный Владимир, впоследствии Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины. Это был архипастырь широкой души, разнообразных талантов, благожелательный, снисходительный, щедрый и оттого исключительно популярный в студенческой среде. Административные мелочи его не увлекали, и текущее повседневное управление Академией и семинарией возложено было им на инспектора, который для поддержания порядка и дисциплины вынужден был прибегать в надлежащих случаях и к строгим мерам, включая не только выговоры, прозванные в студенческой среде не без граничащего с дерзостью остроумия тропарями, а в самых печальных случаях и к исключениям, что, конечно, не способствовало популярности инспектора в среде расслабленных и лукавых студентов. Хотя соответствующие распоряжения выходили за подписью ректора, но готовил проекты этих актов, как подозревали пострадавшие за свою неправду студенты, не он.

Инспектор был в их представлении грозой и чуть-чуть не тираном, а ректор — любвеобильным милостивцем. В этой связи, рассказывали студенты тех теперь уже давних лет, случались и анекдотические эпизоды. Так, один воспитанник семинарии, склонный к затяжным прогулкам на свежем ночном воздухе, возвращался на пару часов позже установленного срока. Встретившись после проникновения в запертую Лавру с Преосвященным ректором, совершавшим вечерний моцион, он слезно просил его не сообщать о его проступке инспектору. Ректор великодушно обещал ему исполнить эту просьбу и исполнил, так что любитель поздних прогулок избежал полагающегося ему взыскания.

Избранный доцентом вскоре после начала своей преподавательской карьеры, архимандрит Александр в марте 1982 года был утвержден в звании профессора. Преподавал он пастырское богословие — дисциплину, которая особенно тесно связана с его педагогическими и административными попечениями. В летние каникулы 1982 года ректор Московских духовных школ архиепископ Владимир был перемещен по должности. Священный Синод назначил его на Ростовскую и Новочеркасскую кафедру с возведением в сан митрополита. Молва утверждала, что сделано это было по сторонней инициативе. Возможно, так оно и было. Инициатива подобных перестановок шла чаще все-таки от Священноначалия, но без санкции Совета по делам религий и его уполномоченных по регионам не падал и волос с головы архипастыря или пастыря. В церковной и околоцерковной среде такой перевод воспринят был как понижение, как следствие опалы, что выразительно говорит о значимости духовного образования для церковной жизни той эпохи.

Ректором Московской духовной академии и семинарии Синод назначил архимандрита Александра, после чего состоялась его хиротония во епископа Дмитровского, которую возглавил будущий Патриарх, а тогда митрополит Таллинский и Эстонский Алексий, управляющий делами Московской Патриархии. После архиерейской хиротонии, по воспоминаниям самого ректора Академии, у него состоялась встреча с уполномоченным Совета по делам религий в его кабинете. За чаем «после приличествующих случаю поздравлений ….чиновник предлагает гостю выбрать себе подарок. “Он думал, я буду просить себе машину, — рассказывал владыка Александр, — а я предложил увеличить набор в Академию на 20 человек. Уполномоченный чуть не выронил чашку”».

Так начался важнейший период в биографии и церковном служении Преосвященного Александра. Положение дел в системе духовного образования, и более всего в его альма-матер, которую он возглавил, было ему известно во всех тонкостях и со всеми своими проблемами. При этом на первый план выступили две главных задачи: одна из них заключалась в необходимости существенно увеличить прием в семинарию, а значит, и выпуск из нее. После закрытия 5 семинарий в правление Н.С. Хрущева, при ограниченном количестве учебных мест в трех оставшихся семинариях духовные школы были не в состоянии подготовить такое число кандидатов священства, которое бы покрывало образующиеся приходские вакансии, при том что к концу 1970-х годов у Русской Церкви оставалось менее 7 тысяч приходов, максимальное число приходов в послевоенные годы, которое приходится на 1948 год, было в два раза больше. Приходилось рукополагать благочестивых христиан без духовного образования, что по-старинному называлось — простецов, реже — с неплохим светским образованием и дилетантским богословским самообразованием. Владыке Александру удалось убедить контролирующие государственные инстанции в необходимости дать согласие на расширение приема абитуриентов. Отчасти этот процесс происходил и до его ректорства, но определенно не без его участия в договоренностях с государственными инстанциями — прежде всего с Советом по делам религий. Другая проблема духовных школ, назревшая к началу 80-х годов, заключалась в снижении профессионального и общеобразовательного уровня преподавательского персонала. К тому времени ушли в вечность не только выжившие в годы гонений преподаватели дореволюционных духовных школ, но и выпускники старых Академий, которые заботами приснопамятного Патриарха Алексия I, митрополита Григория Чукова, возглавлявшего Учебный отдел Патриархии в послевоенные годы, были изъяты из безвестности и привлечены к преподаванию в восстановленных академиях и семинариях. К 80-м годам иссяк и преподавательский резерв, который составили выпускники Варшавского  богословского факультета, готовившего кадры для православных епархий, в период между войнами оказавшиеся за пределами нашего государства. Более того, если в 1940-е и 50-е годы среди студентов и выпускников, потенциальных преподавателей духовных школ, имелись лица со светским высшим образованием, основательно начитанные в богословской литературе, то в хрущевское лихолетие уполномоченные Совета по делам религий, следуя негласным инструкциям, фактически заграждали путь к поступлению в духовные школы абитуриентам с высшим образованием. По странному ослеплению даже с точки зрения государственных интересов по преимуществу старались свести контингент абитуриентов к выпускникам сельских школ Галиции, Волыни, Западной Белоруссии.

Став ректором Академии и семинарии, Преосвященный Александр добился от властей санкции на прием в семинарию лиц с высшим светским образованием, в том числе и с гуманитарным, которые к середине 80-х годов составляли примерно четверть всех абитуриентов. А кроме того, он стал привлекать к преподаванию в семинарии и Академии лиц из религиозно настроенной интеллигенции, имевшей не систематическое, но в иных случаях основательное богословское самообразование. Параллельные действия предпринимались и в Ленинградских духовных школах, которые тогда возглавлял Святейший Патриарх Кирилл. На академическом и семинарском жаргоне таких привлеченных со стороны преподавателей называли варягами. Правда, в нагрузку в числе варягов приходилось принимать преподавателями не богословских и не церковных дисциплин варягов особого свойства. Так, Конституцию СССР в 80-е годы преподавал специалист по истории КПСС. Но привлечение к преподаванию в Академии таких варягов было обратной стороной медали и, как кажется не опасной, потому что с такими варягами имелась полная ясность, исключавшая какое бы то ни было его влияние на формирование мировоззрения студентов.

В ту пору после вступительных экзаменов списки абитуриентов представлялись в Совет по делам религий, которому усвоено было негласное право вето. И перед началом учебного года обыкновенно имена нескольких успешно сдавших вступительные экзамены абитуриентов по требованию Совета исключались из списка поступивших. В отдельных случаях владыке ректору удавалось через контакт с сотрудниками Совета отстоять некоторых абитуриентов. Мне известно со слов одного из них, впоследствии преподавателя нашей Академии и других духовных школ, кому много лет спустя рассказал о своей беседе по его поводу с представителем Совета владыка Александр. Представитель Совета сказал, что за этим абитуриентом, историком по своему светскому образованию, профессиональному археологу, тянется шлейф антипатриотических высказываний. В ответ владыка сказал, что это вы (кто — эти «вы», разумеется, не сотрудники Совета, они лишь в частности, и мало заметной частности) делаете часто благонамеренных людей, потенциальных патриотов,  оппозиционерами, а мы в духовных школах воспитываем из них патриотов. И ему тогда удалось отстоять пререкаемого абитуриента, добиться санкции на его поступление.

В этой связи следует сказать о характере патриотизма самого ректора. Он был патриотом в максимально возможном для человека, не разделяющего официальную атеистическую идеологию правящей партии, масштабе. Его политические взгляды в отношении советского государства вполне укладывались в ту формулу, которая в свое время была выработана Патриархией, в бытность заместителем Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского), позже Патриарха, и которая выражена была в знаменитой Декларации 1927 года следующим образом: «Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его… Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи» В Деянии заместителя патриаршего Местоблюстителя и Временного Синода от 29 марта 1928 года содержалось пояснение вызвавшего пререкания места из Декларации, что под успехами, упомянутыми в Декларации, подразумевались не успехи политического руководства в пропаганде атеизма, как утверждали не стеснявшиеся в выражениях критики митрополита Сергия, а внешнее благополучие Родины, например, хороший урожай, а под неудачами — народные бедствия (с. 161). Владыка Александр в отношениях Церкви и государства стоял в ту пору на той позиции, которая была выработана ранее Предстоятелями Русской Церкви — Патриархами Сергием и в более благоприятной обстановке — Алексием I и которой придерживалось Священноначалие при Патриархе Пимене.

Политическое диссидентство в церковной среде, чаще всего с либеральной западнической закваской, что особенно наглядно выразилось в шумных эскападах  анафематствованного уже в постсоветскую эпоху за раскольническую деятельность, а в ту пору запрещенного в служении священника Глеба Якунина, владыка не одобрял вполне искренне, считая таких диссидентов элементом, вредоносным для Церкви.

9 сентября 1986 года указом Святейшего Патриарха Пимена ректор Московских духовных школ был возведен в сан архиепископа, а неделю спустя, в день тезоименитства архипастыря, состоялось его назначение на должность председателя Учебного комитета при Священном Синоде, которую ранее занимал митрополит Таллинский Алексий, впоследствии Патриарх, перемещенный тогда на овдовевшую после кончины митрополита Антония (Мельникова) Ленинградскую и Новгородскую кафедру, в связи с чем он был освобожден от должностей Управляющего делами Патриархии и председателя Учебного комитета.

В связи с приближавшимся тысячелетием Крещения Руси со стороны государственной власти были сделаны жесты, благоприятные для Церкви, в частности, передан в церковное пользование Даниловский монастырь, в ту пору, в начале 80-х, лежавший в руинах. Ректору Московских духовных школ удалось добиться разрешения на строительство дополнительных помещений на их территории: актового зала и общежития. И вот, когда уже приблизилось завершение строительных работ, в ночь после праздника Воздвижения Креста Господня, 28 сентября 1986 года случился пожар, обернувшийся не только большими материальными утратами, но и человеческой трагедией — гибелью 5 воспитанников семинарии (Владимира, Дмитрия, Игоря, Ярослава и Владислава), а еще несколько человек получили травмы, когда выпрыгивали из окон второго этажа горящего здания. В скорбные дни, последовавшие за пожаром, ректор сохранял самообладание, оперативно издавал срочно необходимые распоряжения, удерживал от упадка духа и уныния своих помощников, преподавателей и студентов, потрясенных этим бедствием, но пережитая катастрофа не прошла даром для его здоровья. Вскоре после пожара с ним случился инфаркт, вероятно, существенно сокративший продолжительность его жизни.

Владыка выздоровел, строительные работы в Академии возобновились. За стенами духовных школ шла так называемая перестройка, одним из проявлений которой, обнаружившимся уже только в начале 1988 года, стало изменение религиозной политики государственной власти в сторону большей терпимости к религиозным общинам и, в частности, к Православной Церкви. Проявления подобного изменения курса были самыми разными. Так, после посещения музифицированной к тому времени Оптиной пустыни одним из самых влиятельных политиков тех лет, секретарем ЦК КПСС, впоследствии прозванным «отцом перестройки», в Совет по делам религий поступило указание об оформлении передачи монастыря в пользование Русской Церкви. Соответствующая документация должна была включать и аргументацию в пользу такой передачи. И тогда из Совета в адрес председателя Учебного комитета поступила курьезная просьба подготовить проект требуемого обоснования, которое должно было идти от лица пресловутого Совета. Его представитель, или председатель, что называется, чистосердечно признался: у нас на кончике пера тысяча идеологических аргументов в обоснование закрытия любого монастыря и любого прихода, а придумать хоть что-нибудь, что бы можно было привести как аргумент в пользу передачи монастыря, мы не в состоянии, мы этому не обучены, помогите нам, это в ваших интересах. Конечно, это было в интересах Церкви. И под руководством председателя Учебного комитета проект запрошенного документа был составлен.

Когда в канун тысячелетнего юбилея у Церкви появились возможности для существенного расширения своего жизненного пространства, Учебный комитет счел самой актуальной задачей расширение сети духовных школ. Был выработан проект открытия новых семинарий, прежде всего тех, которые были закрыты в хрущевское лихолетье: Киевской, Минской (в Жировицах), Саратовской, но также Тобольской и ранее не существовавшей Почаевской, как своего рода православного форпоста на земле, где и после воссоединения униатских общин с Православием зараза униатства не была изжита окончательно. И этот план в самом скором времени был осуществлен. Вслед затем стали открываться одна за другой семинарии, а затем также и духовные училища.

На юбилейном Поместном соборе, состоявшемся в 1988 году, председатель Учебного комитета архиепископ Александр выступил с докладом, который в печати получил тогда самую высокую оценку. Авторы статей, в которых комментировался ход Собора, находили предлагаемые в этом докладе меры, направленные на масштабное восстановление системы духовного образования, разрушенной в революционную эпоху, самыми радикальными среди предложений и проектов, прозвучавших на Соборе. 

На рубеже 80-х и 90-х годах Учебным комитетом под руководством его председателя была разработана концепция реформы духовного образования, ориентированная на существенное повышение его качества и уровня. Было решено продлить семинарское образование с 4 до 5 лет, поставив его на тот общеобразовательный уровень, на котором стояла современная светская высшая школа. Предполагалось, что впредь нормой станет рукоположение в пресвитера лиц, имеющих полное семинарское образование. Что же касается Духовной академии, то срок обучения в ней сокращался с 4 до 3 лет, по примеру светской аспирантуры, и вводилась специализация по отделениям: библейскому, богословскому, церковно-историческому и церковно-практическому. Двухгодичные и трехгодичные духовные школы должны были готовить псаломщиков и других церковнослужителей. Предусмотренные меры стали без промедления осуществляться на рубеже 1980-х — 1990-х годов.

Уже после отстранения архиепископа Александра начался, как известно, процесс перманентных реформ, ориентированных на следование принципам и формам, предусмотренным пресловутой Болонской системой, во что вовлечена была и светская система образования в России, притом что Россия не входит в Евросоюз, в рамках которого эта система внедряется принудительно, несмотря на попытки сопротивления ей со стороны значительной части, если не сказать большинства, университетской профессуры европейских стран. Поскольку такое продолжение реформы никак не связано с деятельностью, планами и мыслями приснопамятного владыки Александра, здесь неуместно входить в обсуждение ее содержания, ее плодов и перспектив.

В эту пору духовные школы, как и светские образовательные учреждения, а говоря более прямо, вся вообще страна, столкнулись с тяжелым финансовым и экономическим кризисом, с острой нехваткой средств, с обнищанием преподавательского персонала. Но в церковной образовательной системе случаи дезертирства с педагогического поприща на иные и более доходные виды деятельности случались несравненно реже, чем в системе светского высшего и среднего образования.

В 1991 году последовали грандиозные по своим последствиям события, в результате которых правящая партия утратила власть и даже на короткое время оказалась вне закона, а государство распалось на части. Православная Церковь, наравне с инославными общинами, сектами и самыми экзотическими религиозными новообразованиями, обрела свободу, которой она не пользовалась ранее. Государственный статус она не приобрела, а режим ее отделения от государства утратил дискриминационный характер. В церковной среде, включая и духовенство, в связи с этими радикальными переменами возникли настроения эйфории, которые, правда, разделяли далеко не все. И надо прямо сказать, что эти настроения не разделял и ректор Московских духовных школ архиепископ Александр. Он ясно видел обратную, негативную сторону происшедших событий, главным образом связанных с распадом страны, которая утрачивала прежний имперский статус и масштаб, каким она обладала в дореволюционном и, в прикровенном виде, в советском прошлом. Владыка предвидел возникновение внутри Церкви сепаратистских, раскольнических движений на почве расчленения единого государства, составлявшего основную каноническую территорию Русской Православной Церкви. Отсутствие энтузиазма и эйфории по поводу произошедших перемен производило впечатление, что он, что называется, не созвучен эпохе перемен.

Тем не менее 18 февраля 1992 года архиепископ Александр был назначен председателем Комиссии по подготовке к проведению празднования 600-летия со дня преставления преподобного Сергия Радонежского. И когда уже львиная доля организационной подготовки юбилея была проделана возглавляемой им Комиссией и время юбилейных торжеств приблизилось, 12 августа на заседании Священного Синода рассматривался вопрос «о состоянии дел в области богословского образования». По результатам этого рассмотрения архиепископ Александр был отстранен от председательства юбилейной комиссии, а заодно освобожден от должности ректора Московских духовных школ и председателя Учебного комитета с увольнением на покой. На заседание Синода он не был приглашен, отчета о деятельности возглавляемых им духовных школ и Учебного комитета у него запрошено не было, и он был поставлен перед фактом своего увольнения совершенно неожиданным для него образом. Позволительно предположить, что толчком к его устранению послужило вмешательство со стороны. Свое скептическое отношение к затеянным в стране реформам он не скрывал.

В течение полутора последовавших лет, с августа 1992 года по февраль 1994 года владыка Александр находился не у дел, проживая в частном доме в Сергиевом Посаде. За редкими исключениями преподаватели Духовной академии и семинарии сохранили к нему уважительное отношение, и некоторые из них навещали опального архиерея, советуясь с ним, ища у него наставлений. Об этом грустном периоде его жизни так вспоминает епископ Шахтинский и Миллеровский Симон: «Когда энергичный архиерей, едва переступивший пятидесятилетний рубеж в своей жизни, оказался вне стен Академии и семинарии, вне хорошо знакомой и любимой им преподавательской службы, он пережил духовно непростое время… И здесь, в его доме в Сергиевом Посаде, в это трудное время я имел возможность увидеть главные, как мне кажется, черты характера владыки. Первое — это несомненное монашеское смирение… В эти годы отставки, но не бездействия владыка любил повторять слова апостола Павла: “я научился быть довольным тем, что у меня есть. Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всём, насыщаться и терпеть голод, быть и в обилии и в недостатке. Всё могу в укрепляющем меня Иисусе Христе” (Флп. 4:11–13). Случившееся он не воспринимал как жизненную или служебную катастрофу, но видел во всём волю Божию… Другая важная черта характера архиепископа Александра — бесконечная преданность Церкви. Где бы он ни находился, на посту ли ректора духовных школ или на кафедре епархиального архиерея, интересы Церкви были для него превыше всего!»

Не раз на протяжении своего вынужденного покоя архиепископ Александр обращался к Святейшему Патриарху с просьбой о назначении на кафедру. 26 февраля 1994 года состоялось его назначение правящим архиереем образованной тогда на юге России Майкопской и Армавирской епархии.  Через полтора года, 18 июля 1995 года, он был переведен в Саратов. Управляя крупной епархией, архиепископ Александр особое внимание уделял Саратовской духовной семинарии, которая к тому времени не имела даже постоянного финансирования, существуя на спонсорские пожертвования. Благодаря стараниям архипастыря было организовано епархиальное финансирование семинарии, а преподавательская корпорация пополнилась хорошо образованными наставниками. Учебный процесс был реорганизован по образцу Московских духовных школ.

Архиепископ Александр скоропостижно скончался от острой сердечной недостаточности 7 января 2003 года, на Рождество Христово, после ночного богослужения и был погребен в архиерейской усыпальнице саратовского Духосошественского собора. По словам архиепископа Элистинского и Калмыцкого Юстиниана (Овчинникова), «Господь призвал владыку Александра в Свои обители в праздник Рождества Христова. Это… знак особой милости Божией». Отпевание усопшего архипастыря совершили архиепископ Самарский и Сызранский Сергий (Полеткин) и архиепископ Верейский Евгений (Решетников), ученик и преемник почившего архиерея в должности председателя Учебного комитета и ректора Московских духовных школ.

Епископ Тарасий (Владимиров) вспоминал о последних летах земной жизни выдающегося церковного деятеля: «Последние годы жизни он очень болел… Мне приходилось его причащать во время болезни… Когда мы зашли, владыка читал молитву, он уже был в епитрахили, был разложен антиминс. Владыка выглядел очень уставшим. Я тогда в первый раз видел, как причащается на дому, в болезни, архиерей, и запомнил, с какой верой и надеждой на исцеление он причащался. Вид его после причастия преобразился, он нас поблагодарил. Для меня, тогда еще молодого священника, было впечатляющим увидеть, что основным смыслом его жизни было соединение со Христом».