«Семинаристы должны чаще задавать себе вопрос: ‟Что я здесь делаю?”»

Интервью с ректором Московской духовной академии епископом Звенигородским Феодоритом.

«Семинаристы должны чаще задавать себе вопрос: ‟Что я здесь делаю?”»

Владыка Феодорит, решением Священного Синода от 25 августа 2020 г. назначенный ректором МДА, епископом Звенигородским и викарием Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, в беседе размышляет об особом статусе и традициях Академии.

Призвание

– Дорогой владыка, МДА – старейшее богословское образовательное учреждение нашей Церкви. Для многих людей со стороны это своего рода «богословский университет», выпускающий в жизнь «профессионалов в области православной веры». Вы также являетесь выпускником Академии. Чем был обусловлен Ваш выбор пройти эти годы обучения в стенах духовной школы? И, на ваш взгляд, что может сегодня привлечь молодого человека выбрать стезю студента МДА? Тем более что в настоящее время существует больше альтернатив для получения в том числе и богословского образования.

– Сердечно приветствую Вас, дорогой Николай Владимирович, и всех читателей. Вы уже обращались 7 месяцев назад ко мне с просьбой об интервью, но я, помню, Вам тогда сказал: «Сначала мне нужно войти в дела, потому что Академия – это очень сложный организм. Чтобы что-то предметное говорить об Академии, нужно сначала ее глубинно прочувствовать, пропустить через себя всю ее многосложность и тогда уже делиться своими впечатлениями».

Хотя года еще нет моего ректорства, прошло только 7 месяцев, но всё же уже есть, чем поделиться.

Вы задали вопрос относительно меня: я с детства являюсь верующим человеком, хотя родители мои были невоцерковленные. Я это называю милостью Божией: Господь призвал меня к служению Себе с самого моего детства. Мне было интересно всё церковное, мне было комфортно в храме. Я восхищался благолепием храмов, с детства увлекался живописью, поэтому мне очень нравились иконы, то, как построено богослужение. То есть даже с внешней точки зрения я всегда поражался красоте православного богослужения. А потом – через внешнее – потихоньку храмовое богослужение стало проникать и вовнутрь, я стал учиться молиться, причащаться, исповедоваться.

И так, знаете, уже к 13 годам у меня не было никаких сомнений, что я хочу стать священнослужителем. Ну а для этого, понимал, что мне нужно окончить духовное учебное заведение. Потому смело всем и говорил – и своим одноклассникам, и учителям, и родителям, – что я пойду в Рязанское духовное училище (тогда еще семинарии не было). И в каком-то смысле мне даже завидовали, что у меня есть некая ясная цель в жизни, так как многие мои одноклассники вообще не знали, что им делать в жизни после школы.

В этом отношении была определенная целеустремленность. И, с Божией помощью, я окончил и училище, и семинарию, и Академию. И продолжаю служить духовному образованию.

По выбору духовного учебного заведения скажу следующее. Еще будучи в Рязанском духовном училище, я очень хотел поступить в Санкт-Петербургскую духовную академию. Я очень живо интересовался церковным искусством. И мне казалось, что Санкт-Петербург дает больше возможностей познакомиться с этим искусством. Сергиеву лавру я не особо знал, мне не приходилось ее посещать. Правда, потом, будучи на старшем курсе, вместе с другом приехал в Лавру и поразился ее красоте. Но тем не менее не оставлял надежды, что поступлю в Санкт-Петербургскую духовную академию.

Но Господь судил иначе: к нам пришел такой харизматичный преподаватель, и как-то он так «заразил» меня Московскими духовными школами, что я все-таки решил поступать именно сюда. Тем более, конечно, потому что рядом – прекрасная монашеская община, великая святыня – мощи преподобного Сергия. Я не жалею, что сделал тогда выбор в пользу Московской духовной академии.

А то, что сегодня есть много альтернатив в образовании, в том числе и духовном, – это хорошо. Пусть молодые люди выбирают. У нас нет какого-то болезненного соперничества с другими духовными школами. Здравое соревнование есть: конечно, мы патриоты своей духовной школы и не против в каких-то вопросах первенствовать. Но вот нет такого болезненного чувства (обиды, зависти), когда мы в чем-то не первые. Я считаю, молодой человек вполне самостоятельно может избрать себе духовное учебное заведение.

Когда бывает, что по тем или иным обстоятельствам (семейным, жизненным) молодому человеку нужно ехать в другой город и он меняет учебное заведение, для нас это не проблема. Лишь бы он служил Церкви! Потому что все мы, в общем-то, одному делу служим и идем к одной цели!

– Владыка, в чем заключается призвание к священству и как определить абитуриенту или студенту, есть ли оно вообще?

– Без искреннего желания послужить Богу и Церкви, я считаю, нельзя поступать в духовное учебное заведение. В сентябре я встречался с новопоступившими студентами и говорил о том, чтобы они чаще задавали себе такой, в чем-то даже онтологический, вопрос: «Что я здесь делаю?». Всякий раз надо проверять, как и апостол Павел призывает, «находитесь ли вы в вере» (ср.: 2 Кор. 13:5). Так же и здесь: насколько я соответствую тому, чего от меня ожидают?

Потому что бывает – правда, нечасто, но бывает, – что молодой человек просто не туда попадает. Если у него нет призвания, ему приходится уходить из учебного заведения.

Поэтому надо обязательно чувствовать внутреннее призвание, некое горение: «я жизнь готов отдать для того, чтобы принести пользу Церкви Христовой!». Вот это и есть призвание. А как оно появляется – это очень сложный вопрос. Господь разными путями ведет человека к Себе: к священническому, пастырскому служению. И здесь сразу вспоминаются евангельские слова: «Дух дышит, где хочет» (Ин. 3:6). Почему у человека возникает такое горячее желание, он часто сам объяснить не может. Вот он приходит в храм и чувствует: «Я дома. Я хочу здесь остаться навсегда». Это тоже проявление внутреннего призвания к служению Богу.

Кузница кадров

– Какое будущее ждет семинаристов после выпуска?

– Как правило, есть три пути у наших студентов. Это – жениться и принять священный сан, стать женатым священнослужителем. Эти выпускники в своем большинстве впоследствии являются приходскими священниками. Второй путь – принять монашество и служить в монашеском чине там, куда Церковь призовет. Третий путь – остаться мирянином и служить «пиджачником» (как мы называем этот тип людей) в Московской духовной академии или в другой структуре нашей Церкви. Такие ученые богословы-миряне у нас есть, и, кстати сказать, по своей пользе они не уступают никому.

– Я всегда удивлялся этому термину, который впервые услышал от уже покойного Николая Сергеевича Георгиевского…

– Это особый термин – «пиджачник», поэтому я не боюсь его озвучивать открыто. Эти миряне играли большую роль в просвещении нашего народа. Знаете, человек малоцерковный как-то побаивается священников: эта борода, эта ряса… Ему вообще кажется, что священник – это чуть ли не человек с другой планеты. А когда к нему подходит похожий на него человек – в пиджаке, в брюках, без бороды, обычно выглядящий, который может не хуже священнослужителя объяснить ему основы веры, – такого страха нет. Вот для таких людей, наверное, и служат наши «пиджачники» помимо прочих своих обязанностей.

Ну, и тут разные причины еще есть: бывает, человек второбрачный, то есть по канонам ему нельзя принимать священный сан. Бывает, люди очень остро чувствуют свое недостоинство для принятия священного сана. И никто никогда никого не заставляет, потому что это дело, конечно же, добровольное.

Итак, три пути у студента…

Когда нужно принимать это решение? Здесь тоже никакого насилия нет. Кто-то приходит в семинарию уже зрелым человеком и уже с определенной жизненной программой: чтобы сначала отучиться, а потом уже служить Богу на приходе или в каком-то конкретном монастыре (скажем, где он уже был послушником). Кто-то еще думает. Кто-то, к сожалению, даже на выпускном курсе еще не знает, что ему делать потом. Нас, конечно, это не радует, потому что всё же надо определяться, иметь какую-то решительность в подобных вопросах. Но и здесь с нашей стороны нет никакого насилия над человеческой свободной волей. Как человек определяется, так он и поступает.

– Но бывают, наверное, особые случаи Промысла Божия, которые вообще меняют жизнь человека, заставляют его идти совсем по другому пути, о котором он сам, может быть, и не предполагал?..

– Конечно, у нас даже был случай, когда человек готовился к постригу, монашеское облачение ему пошили. Но в какой-то момент он изменил свое решение, влюбился, женился и, соответственно, стал белым священником. Администрация потом с облегчением думала, что вовремя это всё решилось, потому что если бы такое после пострига совершилось, это была бы трагедия!

– Вынужденный перерыв в богословском образовании из-за трагедии, постигшей Россию в 1917 году, обозначил одну из главных проблем (и не только в богословском образовании) – проблему кадров. Как эта проблема решалась в Московской духовной школе после войны и как решается сегодня? Существует ли возможность у Академии готовить свои кадры, чтобы обеспечить некую «непрерывность наследования традиции», или всё равно остается необходимость привлечения преподавателей «со стороны»?

– Московская духовная академия возобновила свою деятельность в 1940-е годы. И все мы благодарим Бога за то, что это произошло не позже этого времени. Почему? Потому что в первое время после открытия в Академии преподавали профессора дореволюционной выучки. А это обеспечило преемственность традиций. Многие из преподавателей были выпускниками именно Московской духовной академии. Например, Патриарх Алексий I (Симанский) был выпускником и постриженником именно Московской духовной академии. И вот благодаря этим людям, когда Академия вновь возрождалась, она стала преемницей той, дореволюционной академеии. Так сказать, максимально безболезненно совершился процесс передачи этой преемственности. Не было большого разрыва. Образно говоря, была небольшая дыра, но она была не настолько большая, чтобы невозможно было соединить концы. Люди были те же – и этот шов сшился таким образом, что стал потом незаметен.

Конечно, Академия шла в ногу со временем. Время делало определенные вызовы, академия на них отвечала. Но я не помню, когда бы академия вдруг оказалась в ситуации, когда ее великое прошлое вдруг стало ей чем-то мешать. Наоборот, богатая история и традиция всегда нам помогали.

– Основная роль Академии – быть кузницей кадров?

– Московская духовная академия и существует для того, чтобы готовить кадры – как для себя самой, так и для синодальных структур, для всей Русской Православной Церкви во всех проявлениях ее жизни: для приходов, монастырей, епархиальных структур и т.д. Знаете, не было такого времени, чтобы кадров было достаточно. Кадров всегда не хватает! Но эта нехватка кадров – она разная. Одно дело, когда Церковь подошла к 1940 году с такой нехваткой священнослужителей, что вставал вопрос, кому отпеть православного христианина или причастить больного человека! Это одна ситуация. Другая ситуация – нехватка способных людей, которые могли бы нести ответственные церковные послушания.

Первая ситуация была как раз в 1940-е годы, когда Московская духовная академия возродилась. Здесь, конечно, нужно было думать прежде всего о том, чтобы поставлять священнослужителей на пустующие приходы. А вот сейчас ситуация вторая – когда чувствуется нехватка способных выпускников, которые могут сразу занимать послушания, требующие больших талантов.

Здесь ничего страшного нет. Как я и сказал: в любое время существует нехватка кадров – и это не только в Церкви, но и в государственных структурах, везде. Потому что способных людей всегда мало. И бывает так, что приходится ощущать себя древним философом Диогеном, который ясным днем шел по рынку с факелом и кричал в толпе: «Ищу человека!» И тут вроде людей много, а уверенности в том, что именно этот человек будет способен к этому послушанию, нет. Иногда быть просто хорошим мало, нужна определенная выучка и задатки характера.

– И кому Вы тогда отдаете предпочтение?

– Ну, конечно, при любом назначении есть элемент риска. Но кому-то надо поручать дело. Бывает, человек может и раскрыться на этом послушании. Несомненно, Господь человеку помогает, если тот со смирением воспринимает то, что на него возлагается, он может неожиданно раскрыться на этом послушании. И окружающие его люди будут говорить: «Мы и не ожидали, что он способен на это!»

Но я хочу повторить: кадровая проблема – она будет всегда! Не дай Бог, чтобы у нас появилась опять проблема, когда некому будет совершать Таинства. А другое дело – когда просто не хватает людей, способных на ответственное послушание. Мы выпускаем в среднем 50 человек. Естественно, что из этих 50 человек с отличием, с прекрасными рекомендациями, с прекрасной выучкой выпускается, ну, максимум 5 человек. Но и это хорошо, и за это мы благодарим Бога!

– А многие потом возвращаются в Академию как преподаватели?

– А мы не ставим такой задачи! Я тоже об этом неоднократно говорил: Академия – это некая гавань, в которой строятся и грузятся корабли. Но этим кораблям нельзя долго быть в гавани: древесина начинает гнить. Им надо выходить в открытое море. Особенно это касается академических монахов, которым я часто говорю: «Вы держитесь за Академию, как за юбку матери. Это хорошо, что вы любите Академию… Но там – великое море, там нужны кадры. Поэтому не бойтесь! Помолясь, нужно выходить в открытое море и приносить пользу Церкви там!»

И действительно, наши выпускники по всему лицу Русской Православной Церкви на разных послушаниях приносят пользу Церкви.

– Академия – это, как справедливо считают многие, кузница прежде всего богословских кадров. А остальные аспекты образования? Каково сегодня соотношение богословских и других дисциплин в общем выпускном дипломе студента?

– Богословский блок, безусловно, превалирует над всем остальным. Просто в дипломе это не всегда видно. Например, стоит строка: «Священное Писание Нового Завета». Далее – «Философия»… Казалось бы, два предмета, но первый был в течение трех лет в большом объеме (за неделю, положим, несколько пар), а философия – по одной паре в неделю в течение года. То есть по простому количеству предметов в дипломе нельзя определить объем богословского профильного и вспомогательного образования.

У нас есть определенный богословский блок, на который мы обращаем особое внимание. Мы называем его «золотой шестеркой»:

1. Священное Писание Ветхого Завета.
2. Священное Писание Нового Завета.
3. Общецерковная история.
4. История Русской Церкви.
5. Догматическое богословие.
6. Литургика.

Вот из этих предметов и состоит итоговый экзамен в конце обучения на бакалавриате. И если человек знает эти предметы, значит, он усвоил основную образовательную программу. Все остальные предметы – языки, философия, педагогика – это вспомогательные предметы. Еще раз скажу: богословский блок превалирует над всеми предметами.

– Грамотность сегодня – это буквально бич каждого абитуриента и студента. Как с этим обстоит дело в Академии?

– Конечно, мы очень переживаем из-за того, что из средней школы приходят очень слабые абитуриенты. Грамотно написать сочинение для них на самом деле большой труд, иногда неподъемный.

Когда пишут прошения от руки, я обращаю внимание на то, насколько искажен почерк у нашей молодежи. Сейчас, наверное, нет такого предмета, как чистописание, больше набирают электронные тексты (это и у нас разрешается). Но почерк подчас такой, что видно: человек очень мало пишет от руки. Это всего лишь штрих. А если человек мало пишет, пожалуй, у него нет механической памяти писать грамотно, отсюда и масса ошибок.

Мало читает наша молодежь. Может быть, некоторые читают много, но я называю это чтение «фаст-фудом» – все эти пустые тексты социальных сетей и т.д. А вот серьезной литературы они не читают, не читают классической литературы. А именно этим чтением закладываются основы языка, развивается логическое мышление.

Конечно, это беда нашей общеобразовательной школы, и не только у нас. Наверное, во всём мире. Таковы времена…

Академия и Лавра

– Академия – это не только школа, но и во многом семья. Традиции, и не только в образовании, насколько мне известно, играют здесь большую роль. Какие из них Вы отметили бы сегодня, что, на Ваш взгляд, было бы хорошо возродить или пересмотреть, а от чего, может быть, отказаться?

– Традиций, конечно, много. Думаю, нужно поучиться в других учебных заведениях, чтобы эти традиции почувствовать. Мы их воспринимаем естественно – как будто везде так.

Вот я был ректором Рязанской духовной семинарии и почувствовал эти традиции там, потому что ректорами Рязанской духовной семинарии, как правило, были выпускники Московской духовной академии. Но эти традиции, несомненно, существуют, даже если мы их не особенно замечаем, что-то воспринимаем как должное. Наша задача – их бережно сохранять. Богослужебные традиции, традиции духовного взаимодействия с Троице-Сергиевой лаврой. Поощряется всячески исповедь наших студентов не только у духовника Академии, но и у духовников Лавры. Особенно заметно это было, когда были живы лаврские духовники – отец Кирилл (Павлов), отец Наум (Байбородин) и другие опытные старцы. Как раз вокруг них собиралась и братия Лавры, и братия Академии. Они были таким объединяющим началом. Это тоже всё закладывало особенные традиции. Справедливости ради скажу, что и сейчас в Лавре есть очень опытные молодые духовники, и мы поощряем, чтобы студенты обязательно ходили к этому живительному источнику и черпали для себя живую воду.

– Академию называют «большой кельей» преподобного Сергия, а Вы сами и Ваши студенты чувствуете вообще особое положение духовной школы именно благодаря этому ее статусу?

– Несомненно, несомненно! Уникальность нашей духовной школы в том, что она располагается на территории «духовного сердца России» – Свято-Троицкой Сергиевой лавры! Ни одно духовное учебное заведение не имеет такого преимущества, смело могу сказать. Конечно, есть семинарии, которые располагаются на территории монастырей, но всё же с Лаврой мало какой монастырь может посоревноваться в духовной традиции и истории.

Поэтому это было судьбоносным и благим решением 200-летней давности – переезд Академии в Лавру. Академия счастлива, что находится именно в этом святом месте и испытывает самое благотворное влияние святой обители.

Бакалавриат и магистратура

– Существует ли, по-Вашему, сегодня в духовных школах возможность индивидуального заинтересованного обучения в узкой богословской специализации (для особо одаренных или увлеченных какой-то темой студентов)? И что Академия могла бы предоставить в качестве помощи таким учащимся?

– Курс бакалавриата – это общий богословский курс. Там есть элементы узкой специализации, на старших курсах несколько предметов вводится, но всё же сначала надо заложить общий фундамент, основу. И вот на бакалавриате – то есть в семинарии – и закладывается эта основа. Только тогда и могут появиться настоящие узкие богословские интересы – не поверхностные. Когда ты изучишь весь курс, тогда ты и выделяешь свои предпочтения. Магистратура же у нас уже специализирована. Есть у нас специализации: историческая, богословская, филологическая, библейская, искусствоведческая. Планируем еще ряд кафедр открыть. Вот здесь как раз широкое поле для студента. Если он, к примеру, интересуется творчеством святителя Иоанна Златоуста, это замечательно. Никто ему не мешает прочитать все творения Иоанна Златоуста (это воистину подвиг – прочитать все 24 тома). Но его интерес должен на что-то опираться: на знание исторического и литургического контекстов, на знание родного для святителя языка и т.д. Если он желает работать над творениями этого святого отца, то он сначала работает в рамках своих курсовых, затем дипломной работы, а далее магистерской диссертации и т.д.

Но очень важной составляющей организации образовательного процесса является свободное время. Но то свободное время, которое проводится с пользой. Как раз свое свободное время студент может посвящать своим узким богословским интересам. Это только поощряется, и мы радуемся, если эти интересы у студентов есть.

Как правило, науки дополняют друг друга. Моя практика как студента – а студентом-очником я был 12 лет на разных уровнях – говорит, что если человек хорошо учится по иностранным языкам, древним языкам, то, как правило, за собой это влечет изучение древних авторов, потом святых отцов, богословия, истории и т.д. Ведь эти же творения писались в определенной догматической полемике, экзегетической полемике. Человек в какую-то огромную реку входит, и он уже не выделяет ручейки – просто великий поток, который хочется охватить целиком. И наоборот: если кто-то говорит, что любит догматику, но не любит древнегреческий язык (а ведь нельзя серьезно изучать догматическое богословие без знания древнегреческого языка), то, как правило, это очень поверхностные знания, и большого плода они не приносят.

Поэтому каждый предмет «цепляет» другой. Границы его знания неминуемо расширяются. Но при этом, конечно, человек может чему-то просто отдавать большее предпочтение.

Он может даже в чем-то не успевать, но общую необходимую канву он вбирает полностью!

Либералы и теологумены

– Мы недавно вспоминали столетие Русской смуты, Академия накануне революции также переживала непростые времена, о чем, в частности, упоминает один из ее последних студентов – Сергей Александрович Волков. Эта машинопись хранится в академической библиотеке. Общеизвестно, что накануне российской трагедии начала XX века МДА являлась поистине средоточием выдающихся профессоров и преподавателей богословской науки. Вместе с тем изобилие «теологуменов», если можно так выразиться, в ученой богословской среде и способствовало в какой-то степени некоему «вольнодумству», которое в том числе и привело Россию (церковную Россию) на грань катастрофы. Будет ли сделан некий вывод из произошедшего в начале прошлого века (может быть, и делается) в сегодняшней системе образования в Академии? Является ли это, по-Вашему, принципиальным для развития богословского образования?

– С одной стороны, конечно, мы гордимся нашими старыми, дореволюционными профессорами. Действительно, уровень Московской духовной академии перед революцией был очень высоким. Это был воистину центр богословской науки. И мы знаем, что даже иностранные ученые советовали изучать русский язык, чтобы «читать Глубоковского». С другой стороны, конечно, был и определенный дух либерализма. Но я не совсем уверен, что это и стало причиной всех последующих революционных трагедий. Думаю, либералы были искренними людьми, им хотелось какого-то «оживления» церковной жизни, но они точно не мечтали о закрытии Академии, репрессиях и расстрелах священнослужителей. Они либо обманулись сами, или были просто обмануты. Согласен, что какие-то силы увидели во всём этом скользкую почву, на которой можно провести свои интересы.

И скорее всего люди были обмануты: ну никто же не ожидал, что придет красный террор! Скажите тогда тем же либеральным профессорам, что будет красный террор, разве кто-то мог поверить в это?!

Кстати, либеральным профессором был и мученик Иоанн Попов, наш патролог. Тот же священник Павел Флоренский и тогдашний ректор епископ Феодор (Поздеевский) очень к нему осторожно относились. По-моему, в воспоминаниях у Волкова есть фраза владыки Феодора, что в Академии чисто православными «остаюсь я и отец Павел Флоренский».

Представьте себе, если бы профессору Иоанну Попову сказали, что будет в 1930-е годы и что он сам станет жертвой, что его расстреляют… Мало кто в это поверил бы – тогда времена всё-таки были просвещенные. И времена тьмы наступили как-то неожиданно для всех.

Поэтому можно сетовать на то, что были какие-то богословские споры, были нестроения в Академии, но, насколько мне известно, студенты устраивали бунты не потому, что не соглашались с той или иной богословской точкой зрения, нет! Там было социальное противостояние. Нищета их родителей – сельских священнослужителей.

Причина революции – это вообще очень большая и сложная тема, но я всё-таки хочу защитить наших профессоров (пусть даже либерального склада). Многие, кстати, потом меняли свои убеждения. При этом есть мнение, что одной из причин революции было жесткое охранительство старого уклада, что одним из тех, кто приблизил революцию, был обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев.

В научном сообществе неизбежно будут мнения, с которыми другие не согласны, будут споры. На то это и университет (Universum – мир). Это мир подчас разных идей. Я всегда и наших профессоров призываю к взаимоуважительной дискуссии. Ни в коем случае нельзя переходить на личности, хотя, конечно, в запале бывает и такое.

Так что мы гордимся нашей Академией прошлого, стремимся к высокому научному уровню в настоящем, но в то же время понимаем, что этот уровень возможен при сохранении нашей традиции – в каких-то рамках надо оставаться!

– Церковь и церковная жизнь сегодня. Допустимы ли, с Вашей точки зрения, разномыслия у студентов и преподавателей МДА в тех или иных аспектах церковной политики? И возможно ли дисциплинарное решение таких разномыслий? Сказывается ли это на преподавании и учебном процессе? Насколько допустимо свое мнение у учащихся и преподавателей?

– Нет ничего нового под солнцем, поэтому нет ничего нового в том, что Церковь кто-то критикует, это было со времен апостолов. И когда кто-то начинает соблазняться теми или иными историями из реальной жизни Церкви и спрашивать моего совета, я советую вспомнить евангельский эпизод, в котором Господь говорил о «Хлебе, Сшедшем с Небес». Он открыто говорил: «Если хотите иметь Жизнь Вечную, надо пить Мою Кровь и есть Мою Плоть» (Ин. 6:54). «Жестоко слово сие…» Многие ученики отошли: «Кто может слушать это?» – говорили они. И когда Господь обратился к Своим двенадцати апостолам: «Не хотите ли и вы отойти?», апостол Пётр от лица всех (вероятно, тоже обсуждались эти вопросы), как старший из апостолов по возрасту, ответил: «Господи, к кому нам идти? Ты имеешь глаголы Жизни Вечной» (Ин. 6:68). К кому нам идти, если в Церкви Сам Христос?

Конечно, Церковь состоит из людей, и среди этих людей есть грешники, «от них же первый есмь аз». Но мы в Церкви-то ищем не людей, а ищем прежде всего Христа. И вот эту мысль надо в голове держать.

Несомненно, в Церкви есть совершенные люди – Господь воздвигает великих праведников, которых при жизни тоже мало кто понимал. Праведность не сразу можно разглядеть. И этой праведности не всегда было достаточно, чтобы удержать грешников в Церкви. Так вот, если искать человеческого совершенства, боюсь, что постигнет определенное разочарование. А если искать Христа, общения с Ним, то человек не будет разочарован, потому что Христос совершенен.

И Христос дает человеку силу – ее называют благодатью. И вот когда человек получает эту благодать, он на эти несовершенства смотрит совсем по-другому.

Я всегда призываю своих студентов и тех людей, кто просит у меня духовного совета: ищите в Церкви, прежде всего, Христа. Ищите, прежде всего, сопричастности Его благодати. Человек начинает меняться сам и, независимо даже от своего желания, менять других вокруг себя. И отсюда начинается преображение! А изменить что-то через одно осуждение невозможно!

Иногда действительно неприятные вещи происходят в обществе, неприглядные. Часто и священнослужители впадают в явный грех. Чего уж греха таить… Но это не критерий истины и святости Церкви Христовой, хотя мы, конечно, призваны к святости. Начни изменения с себя – и ты увидишь, что вот здесь, в Церкви Христовой, освящаясь Святыми Таинствами, приобщаясь благодати Святаго Духа, ты получаешь то, чего ты искал. То, что Господь обещал в Евангелии Своим ученикам. И всё по-другому, в другом свете сразу открывается.

Не терять веры

– Дорогой владыка, какие проблемы в Московских духовных школах являются сегодня, на Ваш взгляд, первоочередными? Какие вызовы ставит современное общество (и ставит ли) нашей alma mater? Какие возможности для преодоления тех или иных конфликтов (если таковые существуют) имеются в среде самой профессорско-преподавательской корпорации? Возможно ли вообще вернуться «обратно» тем, что подвергает какие-то вещи чрезмерной и часто необоснованной критике?

– Конечно, «возвращение» всегда возможно, и страсти не составляют сути человека. Это заблуждение духовного порядка, когда кто-то говорит: «Я иначе не могу, потому что я таков». Нет, каждый человек чист; если всю эту «шелуху» отшелушить от души человека, она засияет ярким светом. Конечно, человек может вернуться! И именно вернуться. Ведь Господь создал человека добрым. Поэтому никто не может оправдаться тем, что он таков и не хочет никак меняться.

– А благодать оставляет в это время?

– Может оставить – за осуждение. Причем – по духовному закону – если человек усиленно в чем-то кого-то осуждает, он сам в это и впадает. Я был епархиальным архиереем, и один священнослужитель стал увлекаться критикой Церкви: он читал сайт, на котором публиковались излияния бывших уже священнослужителей – конечно, со сплошной критикой. И сначала он это читал с тем, чтобы этих священнослужителей осудить. Потом стал склоняться к мысли, что, и правда, в Церкви всё не так.

Он потерял мир душевный, даже стал терять веру, в которой был 40 лет. Что-то у него стало рушиться прямо на глазах, но что, он не мог понять: вроде бы так же исполняет молитвенное правило, так же ходит в храм… Он стал сомневаться, а действительны ли те Таинства, которые он совершает. Стал впадать в тяжкие грехи, в которые раньше не впадал.

Мой совет был очень простым: «Перестань читать это, перестань осуждать, и восстановится твой душевный мир!» Потому что все эти излияния бывших священнослужителей – на самом деле это рассказ о «кораблекрушении в вере». И они как бы говорят: «Не выходи в море, потому что ты, как и я, нарвешься на рифы!» А ведь в море надо выходить – нужно идти навстречу солнцу, открывать новые духовные горизонты! И если кто-то из-за неправильного управления кораблем разбился о рифы, это совсем не значит, что всем кораблям, даже хорошо идущим, надо возвращаться назад.

Поэтому я так и посоветовал ему: перестать читать советы людей, которые пережили «кораблекрушение в вере». Это, кстати, термин апостола Павла. Это трагедия, но как эту трагедию выставляют? Так, что «я был в неестественном состоянии», а теперь я в «естественном состоянии». Но это не так, это утверждение – некое «обезболивающее для души», однако ненадолго его хватает!

Я вспоминаю рассказ нашего заслуженного профессора Константина Ефимовича Скурата. Был такой протоиерей Чертков, не помню его имя, в 1960-е годы он отказался от своего сана. Тогда была такая волна: отказывались от веры, сана, Церкви и публично с атеистическими лекциями путешествовали по стране.

И вот, Константин Ефимович рассказал замечательную историю. Этого бывшего протоиерея он встретил в Москве, по-моему, где-то в библиотеке. Тот был в шляпе, в светской одежде, конечно. Они поздоровались, и Константин Ефимович его по-братски спросил: «Ну, как ты?» – «Вот сейчас пишу диссертацию…» – «А потом?» – «Потом возможна перспектива хорошей работы…» – «А потом?»

И ренегат понял, о чем говорит Константин Ефимович: а что будет после гробовой доски? У Черткова задрожали руки, он захотел закурить, а из рук стало всё валиться.

И Константину Ефимовичу стало жалко этого человека, он стал ему помогать и успокаивать. Чертков сказал: «Ты знаешь, Костя, что единственное меня успокаивает, когда меня одолевают темные мысли? Я иду и пою песнопения из чина отпевания. Только это меня успокаивает!» Человек отказался от веры, всем говорит, что он «свободный советский человек», а при этом, когда никто его не видит, он поет чин отпевания! Как будто отпевает самого себя! И находит в этом некое успокоение, зная, что его уже не будут отпевать.

Поэтому те, кто отказывается от веры, от священного сана, кто ищет в Церкви не Христа, а чего-то своего, – они уподобляются этому несчастному Черткову (есть свидетельства о том, что Чертков покаялся и до конца жизни служил псаломщиком в одном из рижских храмов. – Ред .).

– Что бы Вы, как ректор, хотели бы изменить или исправить, дополнить или обновить, может быть, во вверенном Вам коллективе или внутренней жизни МДА?

– Я так люблю свою Академию, что не хочется называть какие-то сложности проблемами. Есть определенные ситуации, которые нужно решать, которые разрешимы при определенном труде. Но называть это проблемами я бы не хотел. Я предпочитаю говорить, что у нас есть задачи, у нас есть цели. Например, аккредитация регентского факультета, совершенствование иконописной школы. У иконописной школы, например, нет своего помещения, поэтому мы не можем набирать много иконописцев. Ежегодно – даже сейчас – очень большой конкурс в иконописную школу. Мы эти вопросы решаем – увеличение жилищного, аудиторного фонда. И с Божией помощью за эти 7 месяцев нам удается продвигаться в разрешении этих задач.

Что уж скрывать, всё бывает в таком большом коллективе. Но мы под особым покровительством преподобного аввы Сергия. И в его время было много сложностей. Вспомните, как часто в обители не хватало даже жизненно необходимого (например, продуктов). Братия ропщет, а игумен святой уповает на Бога, призывая этим всех начальствующих на этой святой земле возлагать все свои надежды на Бога.

И что было в древности от молитвы праведника? Вдруг приезжает купец с возом, наполненным продовольствием, и все счастливы, благодарят Бога. И нам нужно не терять веры, уповать на Бога, молиться преподобному Сергию. Ну и, конечно, не бездействовать: Господь помогает через людей.

Доселе Господь не оставлял нашу Академию. Уверен, что и не оставит в будущем.

Пресс-служба МДА/Православие.ru